Мои пути по оазисам добра и правды - 50

Первое время летних каникул по окончании третьего курса я провела в Жирновске. Григорию Ефимовичу дали двухкомнатную квартиру на первом этаже двухэтажного дома по улице Лесной, дом 16. Очень многое в моей жизни связано с этим домом. Мне придется бесчисленное множество раз возвращаться к нему. Даже трехкомнатная квартира на втором этаже того же дома оказалась маленькой для их семьи: к тому времени в их семье уже было четверо своих детей и двое от умершей сестры Нины Петровны Лидии. И я там же. Но и в бараке, и в двух, и в трех комнатах капитального кирпичного дома, занимаемых этой семьей, всем находилось место, всем было тепло и уютно.
В июле 1953 года из Жирновска я поехала в Ново-Красино. Дорога оставалась грунтовой, но по ней уже ходили большегрузные самосвалы. На одном из них я добиралась до хутора. Я помню, как напротив дома бабушки Мелании я занесла ногу за борт кузова, чтобы спрыгнуть на землю, и очнулась на прохладном земляном полу ее дома. Более суток я пролежала без сознания, получив сотрясение мозга. Бабушка Мелания отходила меня. Когда она разрешила мне вставать, я пошла на речку и встретила там шумную кампанию: Ивана Небензю, курсанта одного из московских военных училищ, Федора Небензю, студента Минского медицинского института, и Славу Лехновича, перешедшего в последний класс средней школы в Москве. Очень тонко чувствовавший музыку, он прекрасно пел и готовился к поступлению в музыкальное училище. Его дедушка с бабушкой были соседями бабушки Мелании, отношение которой к старикам, к отцу Славы и к самому Славе было сугубо отрицательным. Это, мне кажется, был единственный случай неприятия бабушкой Меланьей трех поколений одной семьи. Она часто повторяла, что им нельзя доверять.
В доме у бабушки Мелании тогда квартировала красавица Люба, трактористка, а в августе она работала на комбайне – косила рожь. Некоторое время я работала с Любой на комбайне, а потом на току чистила зерно, которое на телегах ребята отвозили на элеватор. Так я зарабатывала трудодни для бабушки Мелании. Дед Петро продолжал хозяйничать на овцеводческой ферме. Вечерами мы собирались на посиделки в комнате отдыха при сельсовете и по-деревенски весело проводили время. Или бродили по длинной улице, тянувшейся вдоль хутора, и пели песни. Наши со Славой голоса заметно выделялись. Чаще всего мы пели песню А. Новикова «Верность» - «Тает на старой тропе снежок в саду», как заклинание, повторяя: «Нет, сердце не лед, тобою живет, и верность любви бережет».
Свободные от работы дни мы проводили на речке. Без преувеличения могу сказать, что я была очень внимательным и наблюдательным человеком. Уже тогда меня настораживало то, что, входя в азарт, Слава терял контроль над собой и не слышал ничьих просьб и предупреждений. У меня с младенчества болели уши. Врачи предупреждали меня о том, что я должна беречь уши от попадания в них воды. Когда мы плавали в реке, Слава погружал мою голову в воду, безудержно хохоча при этом. Для него это была безобидная игра. Во всем остальном с ним я чувствовала себя свободно, с ним было интересно. Он притягивал к себе своей раскованностью. Нас сближало увлечение музыкой. Он казался мне душевно щедрым, интереснее Ивана, Федора и даже Валентина. Мне было безразлично, кто и что о нем говорил. Я любила его самозабвенно. Для меня это была любовь до конца. Я не могла отказать ему ни в чем. Однако близость наша не принесла мне ни восторга, ни какого-то особенного ощущения, ни даже разочарования. Бабушка Мелания была очень недовольна этой близостью, но даже намеком не выразила своего осуждения. Зато постаралась бабушка Славы, по всему хутору она судачила о том, что ее замечательный внук связался с бездомной и нищей девчонкой.
До того, как мы разъехались, случилось еще одно несчастье. Я поехала в Рудню на велосипеде, которым овладела лишь недавно и не знала, что большую скорость его можно притормозить, заводя педали назад. На самой последней скорости я неслась на велосипеде с высокого косогора в Подкуйково. Не справившись с управлением, я полетела поверх руля впереди велосипеда и врезалась в землю, стесав кожу на лице ото лба до подбородка. Увидевшие меня на земле женщины отвели меня в медпункт и сообщили в Ново-Красино о случившемся. Бабушка Меланья приехала на телеге, отвезла меня на хутор и стала лечить мою травму компрессами из растительного масла. Посетив меня, Слава не стал жалеть и сочувствовать мне. Его душил хохот. В таком веслом настроении он покинул меня, пообещав по прибытии в Москву писать мне письма. Одно письмо он прислал, закончив его словами: «Жду от тебя хоть слова, жду от тебя привета». В конверте была фотография.
 
Корка на моем лице вскоре отошла, но след от этой травмы оставался на моем лице еще долго. Это видно на фотографии, снятой перед возвращением моих подружек в институты, в которых они учились. Кроме меня, Наташи Зайцевой и Вали Коробовой, учащихся педучилища, остальные – воспитанницы детского дома, в 1952 закончившие среднюю школу и поступившие в вузы. В детском доме отношения между учащимися педучилища и средней школы были, мягко говоря, прохладными. Некоторые наши девочки, учившиеся в средней школе, считали, что в техникумы идут не слишком одаренные люди. Однако жизнь учит всех. Одного года самостоятельной жизни, жизни в студенческом общежитии оказалось достаточно, чтобы изменить отношение этих девочек к нам, учившимся в педучилище. Эта фотография – показатель нашего сближения. В последующие годы, приезжая в Рудню, зимние и летние каникулы мы проводили вместе и весьма интересно.