Мои пути по оазисам добра и правды - 2

Однажды ночью 1937 или 1938 года гибель вошла и к нам: со своей лежанки, стоявшей напротив двери в левом углу комнаты, я увидела вошедших военных в традиционной форме тех лет и с винтовками. Они увели всех взрослых, часто собиравшихся по вечерам в нашей комнате и что-то громко обсуждавших. Выть было некому. Мама моя не дожила до этой ночи. Я помню ее в гробу в платье: по белому полю крупный синий горох. Меня оставили одну.

Утром женщина (наверное, хозяйка дома) накормила меня жареной картошкой, мы сходили с ней к арестованным – отнесли корзинку с пирожками. В тот же день она отвела меня, как я потом узнала, в Дом младенца, ставший для меня первым оазисом добра и правды. Меня приняли без каких-либо документов. Со слов сопровождавшей меня женщины меня записали под моей фамилией и с моим именем. Нас, малышей, в этом доме тогда было немного. К сожалению, младенческая  память моя не сохранила имен тех, кто нас заботливо опекал.
Обитель наша была типичным среднеазиатским домом: глухими стенами наш дом смотрел на улицу. Окна и двери нашей спальни, игровой комнаты, служившей и столовой, бельевого склада выходили на просторную крытую террасу. Большую часть времени мы проводили во дворе и на террасе. До холодов и кроватки наши, покрытые сетками от мух и комаров, стояли во дворе. Во дворе находился душ, в котором нас купали каждый день и завернутых в простыню на руках относили на террасу, где мы уже сами надевали трусики и майки.
Двор был местом наших игр. Здесь мы по очереди катали друг друга на садовой тачке. Двое на поручнях, один поворачивал колесо, чтобы тачка начинала двигаться, счастливчик - в тачке. Когда мне пришлось «работать» на колесе, я не смогла в нужный момент убрать руку, и большой палец моей правой руки оказался под колесом. До сих пор помню, как мне было больно, как медсестра старалась облегчить мои страдания! Шрам от этой травмы виден и сейчас. Во время этих моих страданий меня посетила женщина, которая отводила меня в этот дом. Вижу обертку той пачки печенья, которую она принесла мне тогда. Больше мы с ней никогда не встречались.
Однажды мы играли в «чапаевцев». Саблями нам служили соответствующей формы осколки стекла. Во время очередной погони с криком «ура!» я споткнулась и полетела с террасы по лестнице вниз головой. «Сабля» моя застряла чуть ниже переносицы: ангел-хранитель спас тогда мои глаза. Во время наших игр я получила важный для всей моей последующей жизни урок. На один из неизбежных во время детских игр споров я пожаловалась воспитательнице. Она наказала не виновника конфликта, а меня. Со словами: «не ябедничай, с детьми надо дружить» она поставила меня в угол террасы, насыпав под колени горох. Урок пошел впрок – в последующие годы я никогда не ябедничала, не жаловалась, выход из неблагоприятной ситуации искала сама, но дружила далеко не со всеми.
Нами много занимались, но не делали из нас игрушек. Гулять нас водили в городской парк. Однажды идем мы строем. Вдруг нас нагоняет поливальная машина. Мы стремительно перебежали улицу. Лишь одному нашему мальчику на ножках колесом пришлось медленно ковылять через улицу – и машина искупала его с ног до головы. Горькие слезы наша воспитательница усластила мороженым. Я впервые увидела это чудо, такое холодное (ух!), что, боясь «ошпариться», я усиленно дула на него.
В игровой комнате нас учили петь, танцевать, рисовать. Особенно любила я занятия по рисованию. Лучший рисунок награждался коробкой конфет, за слюдяной крышкой которой красовался разноцветный горошек. Мне часто перепадала эта награда! Радостными были для нас праздники. Просыпаясь утром в день праздника, мы видели на спинках своих кроваток новые платьица (мальчики – новые штанишки и рубашки), а под кроватями – новые туфли с носочками. Помню даже запах этих обновок!