Дневник чиновника - 87

5 февраля, вторник.

   Люблю видеть немцев в трагедиях Шиллера, Гёте, Клингера и Цшокке; люблю их в драмах Лессинга, Иффланда и Коцебу: в "Эйлалии Мейнау", в "Охотниках" и "Гусситах"; восхищаюсь ими в фарсах: в "Die Schwester von Prag", в "Das neue Sonntagskind" и проч., но боже избави видеть, как разыгрывают они пьесы героические, например хоть бы "Октавию", в которую сегодня нелегкая занесла меня! Что это такое? Куда девались таланты актеров? Что сталось с актрисами? Что за обстановка? Ах ты, господи! что за Марк Антоний, которого играл даровитый Кудич? Что за Октавиан -- полнощекий мой Гебгард? Что за Клеопатра -- полногрудая красавица Леве? и, наконец, что за Октавия, приятельница моя, мадам Гебгард, хотя и сноснейшая из всех нестерпимо несносных персонажей уродливой драмы Коцебу? Да это не спектакль, а подкачельное игрище. И охота же им, добрым моим немцам, выходить из своей колеи и взбираться на ходули, когда они так хорошо ходят на своих ногах! Я сидел в продолжение всего спектакля, как на иголках, краснея и бледнея за своих знакомцев, но когда досидел до сцены, в которой Марк Антоний (Кудич), сидя с Клеопатрою (Леве) на каком-то пуховике, покрытом конюшенным ковром, изволит растарабаривать о сладости взаимной любви, а Октавиан -- Гебгард приходит не в пору пенять ему за то, что он изменяет жене своей, а его сестре, то со мною чуть не сделалась истерика. Ведь надобно же было выдумать такую гиль и разыгрывать ее с такими египетско-чухонскими ужимками и ухватками, что не будь я приятель Октавии и Октавиана, то лопнул бы со смеху! В первый раз от роду пожалел я об истраченном рубле, который мог бы употребить с большею пользою: зрелище не стоило гроша. Поневоле вспомнишь Штейнсберга: со всем своим талантом он никогда не отваживался на представление пьес героических, взятых из древней истории, ни высоких комедий: "Это не по нашему масштабу, -- говорил он, -- наше дело рыскать по земле, а не летать по воздуху". Вот это значит ум.