Дневник чиновника - 42

   16 декабря, воскресенье.

   Послезавтра Альбини обещал выпустить меня из клетки, и я мысленно наслаждаюсь будущею моею свободою; теперь же покамест довольствуюсь и тем, что некоторые знакомые не оставляют посещать меня. Не знаю, как узнал старый соученик мой, Левандовский, что я в Петербурге и занемог, и тотчас нее навестил меня. Он большой приятель с Анастасевичем, плохим переводчиком "Федры", который живет почти против меня, и предлагал познакомить с ним, но я не хочу заводить большого знакомства, пока не пообживусь в Петербурге.

   Я посылал отыскать знакомца моего, живописца Т. Ф. Дурнова[1], который так заинтересовал меня в прошедшем году в Липецке хвастовством своим. Он явился сам, с возвратившимся человеком, и мы оба взаимно друг другу обрадовались -- он, вероятно, потому, что нашел случай перед кем прихвастнуть, а я, с своей стороны, потому что в теперешнем болезненном моем одиночестве такой человек, как он, сущий клад. Сказывал, что пишет картину, которой сюжетом "Убиение младенцев". {Эта картина находится в Академии художеств -- и точно хороша. Позднейшее примечание.} "Это не картина, а чудо! -- говорил он, -- наглядеться нельзя, не оторвешься от ней; три фигуры: мать, ребенок и воин, но как исполнены -- уж не Пуссену чета!". Между прочим, рассказывал, что живописцы Егоров, Шебуев и Боровиковский занимаются изготовлением образов для Казанской церкви. "Да что, -- примолвил он, -- плохо дело подвигается. Вот кабы поручили нашему брату, так мы бы им показали, как должно писать иконы; а между тем дай-ка я спишу с вас портрет: такой сделаю, что и на Вандика после смотреть не захочешь". Любезный Рафаэль--Дурнов просидел до 9 часов вечера, выпил дюжины две чашек чаю и оставил меня с сожалением, обещая возвратиться скоро и потолковать о портрете.