Дневник студента - 135

   19 февраля, понедельник.

   Вчерашняя пирушка наша не похожа была на прошлогоднюю: обед и ужин были еще изобильнее и вакховых даров всякого разбора и качества вдоволь, но как-то все сбивалось на заупокойную трапезу. За обедом

   Холодный царствовал рассудок,

   Сухих приличий важный тон,

   а после, за ужином, хотя гости несколько и поразвеселились, однако ж без настоящего увлечения. Напитки уничтожались, но вино претворилось в воду и хмель, по выражению Буринского, б_л_а_г_о_с_л_о_в_е_н_н_о_е_ _ч_а_д_о_ _б_е_с_п_е_ч_н_о_с_т_и, отказывался споспешествовать общей веселости.

   "А знаете ли, господа, отчего мы сегодня сидим повесив носы?", -- сказал Злов, который запел было: "mihi est proposition" {Мне предложено (лат.).} и остановился, видя, что никто ему не подтягивает. -- "А это от того, Петр Васильич, что мы их не вздернули", -- отвечал Буринский. Все засмеялись. "Не угадал, любезный, -- возразил Злов, -- это от того, что мы чересчур жеманимся". -- "А так как жеманство есть вывеска пошлой посредственности, -- сказал Мерзляков, -- следовательно, мы сегодня, по мнению вашему, люди посредственные: consequentia valet" {Вывод правилен (лат.).}. -- "И сегодня и завтра, Алексей Федорыч, если захотите быть не тем, что вы есть; я запеваю вам одну из любимых ваших песен, и никто из вас не думает подтянуть мне: этого не бывало, и я недоволен вами". -- "Часто бываешь недоволен другими от того, что недоволен самим собою, Петр Васильич". -- "Буринский состри за меня: это по твоей части, а я, видишь, дополняю гостям стаканы -- тружусь". -- "От того-то Алексей Федорыч и не в духе, что праздные не любят трудолюбивых". -- "Ай-да умная голова!", -- вскричал Злов. "Десяток умных голов не стоит одной веселой, -- подхватил Мерзляков, -- все умны п_о-с_в_о_е_м_у". -- "Я желал бы быть умным п_о-в_а_ш_е_м_у, -- сказал Федор Павлович, -- и тогда бы я был счастлив". -- "За доброе слово спасибо, Федор Павлыч. Мы старые приятели, но предположение твое ошибочно". -- "Как ошибочно? а талант, а слава!". -- "Твое восклицание годилось бы в заказную речь для пансионского акта, а за приятельским ужином оно не у места: талант, любезный, не проложит пути к счастию, а славу надобно выстрадать". -- "Не всегда, Алексей Федорыч, -- возразил дотоле молчавший, скромный Василий Иванович, -- не всегда: большею частью талант сопровождается общим уважением и рано или поздно зависть и недоброжелательство должны заплатить дань истинному достоинству и смириться пред ним". -- "А до тех пор, почтеннейший отче, можно десять раз умереть с голоду. Но, впрочем, говоря о счастье, я понимал его так, как привыкли понимать его в свете, и повторяю, что счастье и талант -- несогласимые противоречия. Дело другое в отношении духовном: и я постигаю, что настоящее счастие состоит в одном только исполнении своих обязанностей к богу и ближним, каких бы оно самопожертвований ни требовало". -- "Но другого счастия на земле и нет, любезнейший Алексей Федорыч; все прочее, что называют счастием, есть не что иное, как только удовлетворение страстей". -- "Согласен, Василий Иваныч, очень согласен с вами, но для того чтоб находить счастье в самопожертвовании, надобно возродиться духовно, а покамест мы не удостоились сей благодати, страсти останутся солью жизни и без них она будет безвкусна...".

   Мы расстались поздно, и все невеселы.