Товарищи моего учителя - 3

   Буйные люди, стало быть, не ходили к моему наставнику, а ходили всё люди смирные: только некоторые из них в пьяном образе доходили до сношений более или менее близких с городскою полициею, да и такие были, впрочем, у отца на дурном замечании и более или менее скоро выпроваживались то тонкою политикою, то -- увы! в случае внезапных приливов самодурства -- и более крутыми мерами, от строгих увещаний Сергею Ивановичу до зверообразных взрывов, свойственных вообще нашей, весьма взбалмошной, хоть и отходливой сердцем породе.

   Но смирным, "нежным" сердцам отец нисколько не мешал. Напротив, сам, бывало, придет, балагурит с ними, неистощимо и интересно рассказывает предания времен Екатерины, Павла, двенадцатого года, сидит чуть не до полночи в табачном дыму, от которого, бывало, хоть "топор повесь" в воздухе маленькой комнатки, -- а поймает некоторых, так сказать, своих любимцев и в парадные комнаты позовет -- и "торжественным", т. е. не обычным, чаем угощает часов в семь вечера...

   Потому точно: люди все были подходящие и уступчивостью и добрыми правилами отличались. Многие даже приятными талантами блистали -- и гитара переходила из рук в руки, и молодые здоровые голоса, с особенною крылосною грациею и с своего рода меланхолиею, конечно, более, так сказать, для шику на себя напущенною, воспевали или:

   Под вечер осенью ненастной

   В пустынных дева шла местах,[1]

   или "Прощаюсь, ангел мой, с тобою...",[2] или -- с особенною чувствительностию:

   Не дивитесь, друзья,

   Что не раз

   Между вас

   На пиру веселом я

   Призадумывался,[3]

   на известный глубоко задушевный народно-хохлацкий мотив, на который доселе еще поется эта песня Раича во всякой стародавней "симандро" (семинарии) и "Кончен, кончен дальний путь..."[4] во всякой лакейской, если лакейские еще не совсем исчезли с лица земли... Отец мой -- и это, право, было очень хорошее в нем свойство, как вообще много хороших свойств выступит в нем в течение моего правдивого рассказа, -- любил больше заливные народные песни, но с удовольствием слушал и эти, тогда весьма ходившие в обороте романсы. Мать моя также в свои хорошие минуты до страсти любила музыку и пение.

   Все это было прекрасно, и хорошая нравственность молодых людей, и кротость их, и их песни, и их невинные, приличные возрасту их амурные похождения, которые отец, начинавший уже жить в этом отношении только воспоминаниями, выслушивал с большим любопытством, приговаривая иногда светское присловие: "знай наших камышинских", и которые я, притаившись во тьме какого-нибудь уголка, подслушивал с странной тревогой... Все это было прекрасно, повторяю, -- и отец, сберегая Сергея Иваныча от людей буйных и удовлетворяя собственному вкусу к мирным нравам, имел, без сомнения, в виду и во мне развить добрую нравственность, послушание старшим, необходимую житейскую уступчивость и другие добродетели.