Я ищу детство - 38

Степан Авданин появился на Преображенке в тот самый ответственный момент, когда возведение новых домов на месте бывшей свалки «методом народной стройки» прочно зашло в тупик.

Давно уже была уничтожена свалка, давно уже были сожжены и закопаны в землю (как необходимые удобрения для будущей рощи-сквера) все материальные свидетельства и отбросы прошумевших над городом исторических эпох, давно уже была создана вполне профессиональная строительная контора, давно уже были вырыты первые котлованы, уложены первые фундаменты, начаты первые коммуникации, но строительство, неожиданно забуксовав и затрещав по всем швам, «зачадило», «задымило», издало жалобный «всхлип» последними движениями водоотливных насосов и остановилось, замерло, будто никогда и не начиналось.

«Комитет народной стройки», возникший на Электрозаводе, возглавляемый Заботиным и Костей Сигалаевым, предпринимал огромные усилия, чтобы ликвидировать непредвиденно образовавшуюся паузу. Тот самый костяк будущих строителей, о котором когда-то говорил на крыльце барака Заботин Косте Сигалаеву, твёрдо сложившийся во времена ликвидации свалки (Заботин не ошибся в своих предположениях о том, что ликвидация свалки станет надёжной организационной формой объединения актива будущих строителей), этот самый костяк до предела напрягал свои возможности, чтобы сдвинуть дело с места. Все приходили на стройку после окончания смены на заводе точно в назначенное время и, уставшие, конечно, после полного рабочего дня, не расходились до самой темноты. Уничтожение гигантской помойки по точно угаданным Заботиным житейским закономерностям в отношениях между людьми в рабочей среде крепко сплотило всех и как бы зарядило всех особым отношением к этой работе после работы. Опыт, практика — лучший учитель и наставник рабочего человека — сделали своё дело. Покончив со свалкой, будущие строители, как и предполагал Заботин, притёрлись друг к другу, узнали, кто чего стоит, и к первому своему котловану подошли уже крепко сколоченной организацией, не только с бумагами и резолюциями на руках, но и с хорошо и честно исполненной работой за спиной.

И тем не менее все они были только любителями. Энтузиазм, порыв — этого в конечном итоге оказалось всё-таки недостаточно. Нужен был опыт, умение, нужен был профессиональный подход, нужна была чья-то руководящая профессиональная заинтересованность в делах стройки, а ничего этого по-настоящему не было. Люди из специально организованной строительной конторы оказались жуликами, материалы со стройки исчезали, все фонды в скором времени были исчерпаны, а деньги истрачены. Комиссия из Стройбанка, прибывшая инспектировать соответствие произведённых затрат полученным результатам, пришла к неутешительным выводам: графики поэтажного ввода корпусов были нарушены, плановые наряды запутаны, отчётность запущена. Комиссия арестовала счёт «комитета народной стройки» в банке, и строительство остановилось. Прошёл даже слух, что всё сделанное или вообще законсервируют, или передадут другому ведомству.

Заботин, выдержавший несколько изнурительных баталий в Стройбанке, метался теперь между районными и городскими организациями, просил, требовал, настаивал, жаловался. Заминка в строительстве была воспринята им как глубоко личная неудача, как дискредитация чуть ли не всей главной цели его жизни. Худой и болезненный на вид и без того, он в эти напряжённые и тревожные дни совсем спал с лица, на последнюю дырку затягивал ремень на своей полувоенной гимнастёрке. Чувствовалось, что Алексей Иванович задет за живое, переживает случившееся и, как говорится, изнутри сгорает от неожиданной неудачи так хорошо задуманного и так удачно начатого дела. Он потерял сон и покой, ходил по заводу озлобленный и жёлчный, с обострившимися скулами и ввалившимися глазами. Несколько раз он только что не терял сознание от физической слабости во время ожесточённых споров и разбирательств в разных инстанциях. Однажды, на заседании очередной комиссии, Заботин зашёлся в таком неостановимом приступе кашля, что Костя Сигалаев почти насильно вытащил его из душной, насквозь прокуренной комнаты и повёл в заводскую поликлинику. Врачи предупредили Заботина — физическое и нервное истощение у него дошло до предела, нужно срочно лечиться. Но Алексей Иванович и слушать ничего об этом не хотел, продолжал сражаться и биться за новые дома.

И вот в это самое тревожное время на строительстве и появился Степан Авданин.

Новый главный прораб, естественно, начал с инвентаризации, подсчёта и проверки всех проделанных работ, затраченного труда, полученных материалов, израсходованных средств, имеющихся в наличии материальных ценностей. Причём он сразу же проявил, как профессиональный строитель, такую личную заинтересованность в делах стройки, такую беспощадную дотошность, такой фанатизм в мелочах, такую «сволочную» изощрённость в разгадывании механизма произошедших до него хищений, что многие поняли — дело без скамьи подсудимых не обойдётся.

И действительно, Авданин быстро довёл до суда прежнее руководство специальной строительной конторы. Потом он начал всё «переписывать» на стройке по-своему. Прежде всего он привёл за собой на строительство нового человека — Евдокима Частухина и назначил его главным сторожем всего участка. Приобретение это, как показало дальнейшее, было бесценным. Евдоким сколотил себе в центре строительной площадки, на небольшом возвышении фанерную будку и сидел в ней не только днём, но и ночевал здесь же. Если раньше жителям окрестных черкизовских хибар и домишек ничего не стоило, проходя мимо ночью, прихватить с собой на домашние нужды доску или пару кирпичей, то теперь перед ними каждый раз вырастал Евдоким и коротко говорил:

— Положь на место…

Ему пробовали оказывать физическое (и даже групповое) сопротивление, но сторож Частухин как-то очень умело (не размахиваясь, а несколькими короткими тычками) мгновенно усаживал на землю всех, не желающих подчиниться его первому приказу. А на вопрос, как ему удаётся это делать, отвечал очень лаконично:

— А просто. «Леща» в дыхало али прямо в нюх — и дело с концом.

Авданин только посмеивался, когда слышал восхищённые отзывы о необыкновенной способности нового сторожа укрощать строптивых. (Это замечательное свойство Евдокима впоследствии, согласно законам генетики, унаследовали и оба его сына, Лёнька и Генка. Тайна загадочного удара — «дать леща» — была, так сказать, фамильной прерогативой семьи Частухиных.)

Авданин сманил Евдокима у булочника Ковальчука, в пекарне которого Частухин служил ночным сторожем. Пекарня эта и несколько окружавших её магазинов Ковальчука занимали когда-то на Преображенке целый квартал. Евдоким был там главным сторожем, и тяжёлую его руку знали все любители ночных приключений между Измайловом и Сокольниками.

Авданин увёл Частухина к себе очень просто — с согласия «комитета народной стройки» он пообещал Евдокиму в новых домах отдельную квартиру. Нужно сказать, что это же условие — отдельная квартира — оговорил себе в начале своей работы и сам Авданин. С приходом Авданина и Частухина формула «строим для самих себя» приобрела на строительстве как бы абсолютно законченное практическое воплощение. Теперь уже не было на стройке ни одного человека, который не был кровно заинтересован в её успехе.

Обеспечив тылы (то есть охрану строительства), Авданин провёл частичную реорганизацию и некоторых главных его принципов. Он решил придать термину «народная стройка» несколько расширенное звучание, а именно «кооперативно-народная стройка». С этой целью Авданин прогулялся по некоторым, ещё оставшимся на Преображенке частным лавочкам и предложил их хозяевам, нэпманам, купить в будущих новых домах ещё не существующие в помине квартиры, но по коммерческой цене, втридорога, с немедленной расплатой наличными на месте.

— Чем в кубышке деньги прятать, — говорил Авданин булочнику Ковальчуку, — лучше купи на них жилплощадь, на которой семья будет жить, когда у тебя пекарню отберут, а тебя самого раскулачат. А дело это будем держать в секрете, трое об этом до поры до времени будут знать — ты, я да нотариус, который купчую оформит.

Так в наши дома попали внуки Ковальчука и ещё десятка полтора бывших нэпманских семейств. Авданин пошёл на явное нарушение финансовой дисциплины, но, проявив склонность к комбинационному мышлению, добыл деньги на разгон, на первые шаги оживления замороженного, остановленного банком строительства.

Столкнув «корабль» с мели, Степан Авданин цепко и жёстко взял все вожжи на стройке в свои руки. И прежде всего он наладил беспощадный учёт всех материальных ценностей и каждого «человеко-часа» произведённых работ.

— Социализм — это учёт, — любил повторять и к месту, и без места Авданин, пересчитывая гвозди, кирпичи или взвешивая на весах извёстку и краску. — А мы, дорогие товарищи, именно социализм строим, а не феодализм. Так что привыкайте общее добро беречь. Оно теперь ваше, а не барина.

— Социализм, говоришь, строим? — насыпались на него строители-рабочие. — А зачем торгашам квартиры продал? Это что же, по-твоему, социализм? Это же капитализм чистейшей воды!

Авданин в ответ на эти горячие слова только улыбался, крутил своим длинным носом, вытягивал вперёд костлявую ладонь.

— Подожди, не кипятись, — вкрадчиво говорил Авданин, — давай по порядку разберёмся. Ленин не побоялся нэп во всей стране объявить? Не побоялся. А ты испугался, что в наших пролетарских домах несколько буржуйчиков будут жить, так, что ли, тебя понимать надо?.. Наша задача — отнять у них копейку и на эти деньги для рабочих квартиры построить. А капитализм социализму теперь не помеха. Надо его только в наши дела, как в аптеке, по одной капле добавлять.

Основной производительной силой на строительстве по-прежнему оставались рабочие Электрозавода, но однажды, когда приступили к кирпичной кладке первых этажей, Авданин привёл с Ярославского вокзала деревенскую артель каменщиков, подписав с ними очень выгодный «уговор» (на два этажа в каждом корпусе) и обязав их обучить за это своему ремеслу самих рабочих. Он расставил ярославцев по одному на каждый корпус, а подручными к ним определил электрозаводцев. (Костя Сигалаев тоже овладел в те времена искусством ровно класть кирпичи, как пироги в печи, один к другому.)

Комбинационные таланты Авданина в ту пору расцвели так сочно, что он даже ухитрился учредить нечто вроде лотерейных купонов на право получения квартиры в будущих домах. Авданин вошёл в деловой контакт с выпускными курсами нескольких московских технических институтов, пригласив их участвовать в строительстве новых домов. Каждый студент, отработавший определённое число человеко-часов, получал право тащить счастливый билет. Счастливчик включался в группу рабочих Электрозавода. В дальнейшем студенты использовались на сугубо технических работах — электропроводке, оборудовании радиоточек и т. п. Именно таким образом попал в число пайщиков будущих домов и мой отец — выпускник МВТУ имени Баумана.

Но хитрее всего поступил Авданин с той самой высокой организацией, которая наложила запрет на продолжение строительства. Авданин отправился в эту организацию и выразил полную солидарность с её мудрым решением. Одновременно он выдвинул альтернативу — продолжить дальше строительство не всех шести корпусов, а только трёх. Высокая организация, несказанно обрадованная тем, что теперь денег надо будет отпускать в два раза меньше, сняла запрет и отпустила суммы на строительство трёх корпусов. Так Авданин и возвёл первые два этажа во всех шести корпусах наших домов — половину на официальные деньги, половину на неофициальные. Это, конечно, сразу же стало известно. Снова прибыла комиссия, и Авданину был учинён допрос — почему он нарушил достигнутую договорённость и откуда взял деньги на все дома сразу?

— Экономия, — очень серьёзно объяснил Авданин, — бережём каждый рубль. Народ у нас сознательный, для себя строим. Поэтому процент брака низкий, а производительность высокая. Каждый понимает свою ответственность, каждый изыскивает дополнительные возможности. Стараемся комбинировать. Например, раньше здесь использовался только автомобильный транспорт. Мы от него полностью отказались и перешли исключительно на гужевой. Это гораздо дешевле. Лошади не ломаются, не стоят в ремонте по нескольку дней.

О своей сделке с Ковальчуком и преображенскими нэпманами Авданин нигде официально не упоминал, но это тем не менее всплыло на поверхность. Над головой предприимчивого прораба собрались чёрные тучи. Поговаривали, что от работы его отстранят и, возможно, тоже отдадут под суд. Но на защиту Авданина решительно встал парторг Заботин. Алексей Иванович в связи с ухудшением здоровья в последнее время от строительных дел почти отошёл. Но когда Авданина обвинили в потере классового чутья, Заботин специально приехал из больницы.

— Чутьё у него самое правильное, — сказал Заботин, когда обсуждалась возможность дальнейшего пребывания Авданина на должности главного прораба. — Он что хочет? Скорее наших рабочих в новых домах поселить. Мы тоже хотели того же самого, но выяснилось, что делать этого пока не умеем. А он умеет. Поэтому я предлагаю вопрос с повестки дня снять. Пятнадцать или двадцать квартир, которые Авданин продал, пустяк. Это будет ничтожный процент нетрудового населения в новых домах. Подавляющая же прослойка у нас будет пролетарская… И вот что я ещё хочу сказать, товарищи. Мы умеем хорошо говорить на собраниях, произносим зажигательные речи, принимаем правильные решения, выносим блестящие резолюции. Но из бумаг и слов квартир для рабочих не построишь! Авданин уже поднял два этажа. Если мы его уволим, стройка опять пойдёт под откос, её законсервируют. Моё мнение такое: выразить главному прорабу политическое доверие и обязать его закончить строительство в этом году. Сделает он это, обеспечит новоселье минимум для двухсот рабочих семей — значит, классовое чутьё у него не потеряно, значит, оно у него есть, значит, оно самое что ни на есть правильное!

Сразу же вслед за Алексеем Ивановичем Заботиным в бой за Авданина ринулся и Костя Сигалаев.

— А вы кто такие есть, чтобы плохое о нём здесь говорить? — неожиданно жарко закричал Костя на обсуждающих. — Вы тут в кабинете сидите, из пальца свою правду сосёте, а он целый день на стропилах мотается! У него душа об деле болит, он кирпичи рядом со мной укладывал, а вы его снимать, да? А чего ж вы жуликов, которые до него были, не снимали? Которые стройку растащили? Да если бы не Авданин, не видать бы нам даже этих двух этажей! А прогоните его — на том дело и кончится… Только мы вам его прогнать не дадим!

— Кто это вы? — спросили у Сигалаева.

— Рабочие!! — рявкнул Костя. — Которые по тысяче часов уже на стройке отработали! И хватит базарить, хватит из пустого в порожнее переливать… Ишь ты, классовое чутьё он потерял! Да он — рабочая лошадь! Он, если и захочет, его не потеряет. Оно у него вместе с кожей слезет. И какой только идиот затеял это обсуждение!..

— Легче, товарищ Сигалаев, — предупредили Костю, — легче…

— Не будет легче! — загремел Костя. — Нечего мне рот затыкать! Сказано вам, что не отдадим Авданина, и точка! А сделаете по-своему, мы и на вас управу найдём. Не очень большие господа, чтобы дурость свою на других вешать. Кончайте эту говорильню и пишите: Авданина в должности оставить!

— Вы нам своё мнение не диктуйте, товарищ Сигалаев…

— Нет, буду диктовать! Я эти новые дома с фронта принёс! Меня Заботин поддержал, меня люди поддержали! А теперь только один Авданин может наше дело до конца довести… Он порядок на стройке навёл? Навёл. Запрет отменил? Отменил. Деньги новые достал? Достал. Два первых этажа построил? Построил. Так какого же дьявола вам ещё надо?!

— Значит, вы хотите, чтобы заводские деньги частично пошли и на квартиры для нэпманов?

— Смешно мне вас слушать, — горько вздохнув, сказал Костя. — Они в пять раз дороже за свою жилплощадь заплатили. Если за одну квартиру для нэпмана можно построить пять квартир для рабочих, разве ж это не выгодно для Советской власти?

— Предлагаю закрыть обсуждение, — устало сказал Заботин. — Вопрос абсолютно ясен.

Голосование было в пользу Авданина. Его оставили на стройке и записали в решении — обязать сдать дома в конце года. Авданин обещал решение выполнить.

И он сдержал своё слово. В декабре на Преображенке начали справлять новоселья. На сэкономленные деньги Авданин нанял военный духовой оркестр, и он целыми днями маршировал между нашими белыми шестиэтажными корпусами. Под радостные и высокие звуки медных труб и торжественные удары барабана рабочие Электрозавода въезжали в новые квартиры.