Я прожил в Москве довольно долго, но результат для "Земли и воли" был равен нулю; никуда и никаких указаний не получил. Что касается до кружка Аргиропуло и Зайчневского, то за весьма вероятной смертью первого и предстоящей высылкой второго он, по моим соображениям, должен был прекратить свое существование. Я решил поехать в Вологду; как ни мало там было шансов на успех, все же рассчитывал найти хоть какую-нибудь зацепку.
От Москвы до Данилова я пропутешествовал в разных дилижансах; далее приходилось ехать на почтовых; однако без подорожной в Данилове лошадей не отпустили; обращаюсь к городничему о выдаче подорожной.
"Ваш паспорт". Я предъявляю разные документы, удостоверяющие мою личность, как то: метрическое свидетельство, выписку из дворянской книги, гимназический аттестат. "Нет, все это не годится, нужен паспорт", -- стоял на своем старик городничий из военных. Никакие уговоры на него не действовали; тогда, в виде крайнего аргумента, я показал ему письмо Суворова.
"Вот видите, что я везу". Посмотрел городничий запечатанный конверт (а на нем значилось: "От его свет. кн. Суворова") и сейчас же приказал выдать подорожную. Узнавши, что я бывший студент, стал расспрашивать о студенческой истории: "Так это вы с тросточками-то бунтовать выходили! -- и закатился гомерическим хохотом, -- да я бы вас из пожарной кишки окатил, вот и все. А теперь пойдемте ко мне, жена давно за самоваром ждет; лошадей же велим подать прямо ко мне".
Наконец я в Вологде. Там, конечно, представился губернатору и передал ему письмо Суворова. Прочитав письмо, Хоминский обратился ко мне: "Чем могу быть вам полезен? Не желаете ли поступить на службу?" Я поблагодарил и ответил, что нет. "Не имеете ли здесь какое дело, в котором может быть необходимо содействие администрации?" -- "Нет, я просто приехал провести часть лета и отдохнуть".
В один прекрасный день Хоминский уже собрался было отдать мне визит, как пришла петербургская почта и принесла на его имя бумагу от с.-петербургского обер-полицеймейстера (Анненкова); в ней сообщалось, что такой-то Пантелеев, тайно скрывшийся из Петербурга, по некоторым сведениям направился в Вологду; что если он там окажется, то на основании высочайше утвержденной конфирмации по студенческому делу следует означенного Пантелеева или выслать в дальние уезды, или отдать в Вологде на поручительство. Хоминский не знал, как и поступить со мной, и частным образом дал мне знать о своем затруднении. Я представил поручителя и остался в Вологде.
В Вологде был у меня приятель в среде педагогического персонала; [И. Я. Соболев, учитель истории; был потом в Тотьме и Череповце директором учительской семинарии. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)] ранее я знал его как хорошего учителя и доброго малого, но теперь имел о нем аттестацию и с другой стороны; именно, один из приобщенных мною к "Земле и воле" (член "Педагогического кружка") указал на него, как на человека, которому можно довериться. Вижусь с ним; он сам с первых же слов обнаружил большой интерес к последним проявлениям движения в Петербурге и спросил меня, не привез ли я чего-нибудь новенького, то есть прокламаций. Я имел с собой десятка два брошюрки Огарева "Что нужно русскому народу"; по своей умеренности и практической постановке общественных вопросов она была очень пригодна для провинции. Расспросил его о Бекмане; отзыв был самый восторженный: умница, человек большого такта и общий любимец в Вологде, но, конечно, спит и видит, как бы поскорее выбраться из Вологды; да и сильно плох здоровьем. Уж не раз губернаторы ходатайствовали о переводе его в более теплый климат, но всякий раз представление разбивалось о противодействие жандармского полковника Зарина.
Свободное копирование
