Павловское время - 44

Прежде чем говорить о смерти императора Павла, приведу некоторые обстоятельства, касающиеся нас. Генерал Бенигсен[1], хорошо знакомый в нашем доме, вследствие нескольких походов с моим мужем во время турецкой войны, часто приезжал к нам. Мы интересовались его рассказами о персидском походе в царствование Екатерины II, о ее планах относительно завоевания Константинополя и о многих других подробностях, свидетельствовавших о мудрости и величии этой государыни. 6-го марта Бенигсен приехал утром к моему мужу поговорить с ним о важном, по его мнению, деле, но застал его в постели настолько больным, что не счел его в состоянии выслушать себя. Бенигсен выразил мужу свое сожаление горячо и даже с некоторым нетерпением. Не будь этой помехи, можно считать более чем достоверным, что генерал Бенигсен имел намерение открыть весь заговор моему мужу, который выслушал бы его, как честный человек и верный подданный. Это доверие имело бы бесчисленные последствия.

Вечером, 11 марта, Бенигсен вернулся к нам сказать, что уезжает в ту же ночь, что дела его были окончены, и он спешит оставить город. Николай Зубов[2] также считался уехавшим по поручению. Мы ничего не догадывались. Муж мой, хотя и выздоравливал, был внизу в своих апартаментах. Госпожа Тарант спала в комнате рядом с моей, когда рано утром на другой день я услыхала мужские шаги в моей спальне. Я отдернула занавески перед моей кроватью и, увидав мужа, спросила, что ему надо. «Во-первых, — сказал он, — я пойду, поговорю с г-жей Тарант». Посмотрев на часы, я увидала, что было только 6 часов. Мною овладело беспокойство: я думала, что случилось какое нибудь несчастье или дан приказ о ссылке г-жи Тарант, особенно, когда услыхала ее испуганный крик; но муж пришел сказать мне, что император умер накануне от апоплексического удара, в 11 часов вечера…[3]. Я поспешно встала. Г-жа Тарант оделась с целью ехать ко двору для присяги. Муж мой, хотя еще слабый, также туда отправился. В то время, когда г-жа Тарант одевалась в придворный костюм, приехали ко мне моя невестка, Нелединская, и г-жа Колычева, одна из моих кузин. Мы все терялись в предположениях о внезапной кончине государя, когда граф Крюссоль, племянник г-жи Тарант и адъютант императора Павла, вошел в комнату. Его лицо, бледное и печальное, поразило нас до некоторой степени. Император всегда очень хорошо обращался с этим молодым человеком: совершенно естественно, что он скорбел о Павле I. Тетка его спросила о некоторых подробностях кончины императора. Де-Криоссоль смутился, и глаза его наполнились слезами…

Муж мой возвратился вне себя и в отчаянии от всего слышанного.

Утром 11 марта, когда Кутайсов, во дворе дворца, ожидал императора, чтобы сопровождать его верхом, крестьянин или человек, переодетый в крестьянское платье, подошел к нему и горячо умолял принять от него бумагу, содержание которой должно было иметь большие последствия, о чем следовало в тот же день доложить императору. Кутайсов держал правой рукой лошадь его величества за узду: он взял бумагу левой рукой и положил ее в свой левый карман. После прогулки он переменил мундир, чтобы идти к императору. Забыв про бумагу крестьянина, Кутайсов опорожнил только свой правый карман, по обыкновению, и вспомнил об этой бумаге только на следующий день.

К утру 12-го марта императрица-мать пожелала видеть своих детей, и в скором времени ее проводили к ним. В сопровождении императрицы Елисаветы и поддерживаемая ею, ее величество возвратилась в свои апартаменты, где высказала желание поговорить с графом Паленом. Во время этого разговора она заперла императрицу Елисавету в небольшой кабинет, смежный со спальней покойного императора. Молчание и смерть, царствовавшие в этой комнате, погрузили новую государыню в размышления, которые никогда не дозволят ей забыть эту минуту. Ее величество говорила мне, что она с неизъяснимым нетерпением ожидала возможности оставить свое убежище, но ей это удалось сделать не ранее, как проводив императрицу-мать к телу ее супруга и поддержав ее в эту тяжелую минуту. Императрица-мать отправилась туда в сопровождении всех детей своих и, войдя в комнату, где государь лежал еще на своей походной кровати, одетый в свой обыкновенный мундир и с шляпой на голове, испускала пронзительные крики. Наконец, между 6 и 7 часами утра, императрица Елисавета, в сопровождении своей старшей камер-фрау, г-жи Геслер, оставила это место и отправилась в Зимний дворец. Прибыв в свои аппартаменты, ее величество увидала императора Александра, лежавшего на диване, бледнаго, расстроенного, подавленного горестью. Граф Пален находился в комнате и, вместо того, чтобы уйти, как предписывало ему уважение, только удалился в амбразуру окна. Император сказал императрице Елисавете: «Я не могу исполнять обязанности, которые на меня возлагают. Могу ли я иметь силу царствовать? Не могу. Предоставляю мою власть тому, кто ее пожелает». Императрица хотя и была глубоко тронута состоянием, в котором видела своего супруга, но представила ему, какие ужасные последствия могут произойти от подобного решения и тот беспорядок, в который он чрез то повергнет всю империю. Она умоляла его быть энергичным, посвятить себя всецело счастию своего народа и в данную минуту смотреть на свою власть, как на искупление. Ей хотелось говорить с ним несравненно более, но досадливое присутствие графа Палена сдерживало ее излияния. Между тем, в отсутствие их величеств, в больших залах собирали публику и приводили ее к присяге. Императрица-мать прибыла в Зимний дворец несколькими пасами позже своих детей. Ее свидание с императором было раздирающим душу. По-видимому, государь гораздо более отчаивался, чем его мать. Невозможно было смотреть на него без содрогания.