Павловское время - 31

На другой день после крестин своей дочери великий князь Александр сообщил своей супруге, что император предоставил на его усмотрение дать орден Александра Невского или моему мужу, гофмейстеру его двора, или графу Толстому — гофмаршалу. Так как граф Толстой всегда находился при нем, деятельно и неутомимо исполняя самые тяжелые обязанности своей должности, то он считал вполне справедливым представить к ордену графа Толстого, а не мужа моего, который удалялся от великого князя; но граф Головин обиделся этим предпочтением и тотчас же испросил свое увольнение, променяв свое положение при дворе великого князя на президентство почты в ведении графа Ростопчина. Великий князь в свою очередь, казалось, был очень оскорблен поведением моего мужа и, в особенности, этим последним обстоятельством. Переходя поспешно в департамент, зависящий от графа Ростопчина, тогда первого министра и, по-видимому, всемогущего, муж мой как бы пренебрегал вниманием великого князя и действовал по заранее подготовленному плану. Так смотрел на дело великий князь. Он повторял с большим сожалением: «Мог ли я когда нибудь думать, что Головин, которого я считал истинно мне преданным, оставит меня под предлогом обиды из-за ордена! Его соблазняет фавор. Он справедливо полагает, что ему будет лучше быть под начальством Ростопчина: таким образом он укрывается от всяких случайностей; но я не ожидал от него такого поступка». Великий князь, судивший только по приведенным мною фактам, с той же точки зрения представил это дело и великой княгине. Все, кому их высочества говорили о нем, судили в том же духе, и великая княгиня горячо разделяла неудовольствие великого князя против моего мужа. Она не обвиняла меня, будучи уверена, что я страдаю от всего происшедшего: она жалела меня и верила еще в мою неизменную преданность. Однако старались и меня очернить в ее глазах; притом печально сложившиеся обстоятельства ввели ее в заблуждение на мой счет. Возвратимся теперь к более отдаленному прошлому, подготовившему события, о которых теперь будет идти речь.

С начала прошлой зимы (1798 г.) великий князь Александр заставил князя Адама Чарторижского оставить военную службу. Бывший адъютант великого князя стал гофмейстером двора великой княгини Елены Павловны. У князя Чарторижского не было ни расположения, ни влечения к мелочам службы, а, между тем, в глазах императора, они и вменялись в наибольшую заслугу каждому. Его величество поговаривал, не дать ли ему команды над батальоном или даже полком, но великий князь, содрогаясь при мысли, что государь может открыть неспособность князя к капральной службе, предупредил немилость, которой он бы, наверное, подвергся в таком случае, и предоставил ему место, о котором я говорила. Эта перемена, в сущности, не изменила ничего. Великий князь сохранял ту же привычку к князю и то же фамильярное с ним обращение. Новая должность требовала присутствия Чарторижского при дворе, за которым он следовал всюду, и, кроме того, император предоставил ему должность по Мальтийскому ордену. Несмотря на это, великий князь и сам князь Чарторижский были тайно убеждены, что этот последний вскоре впадет в немилость у императора. Неспособный по своему характеру ко всем придворным интригам, к низости и заискиванию, свойственному обыкновенным придворным (таково было мнение, которое он сумел в то время внушить о себе их императорским высочествам), он действительно дорожил только великим князем, не имел и не думал искать никакой другой опоры. Однако ее одной недостаточно было в то бурное и переменчивое время. Великий князь заранее предвидел катастрофу, которая должна была удалить его от друга, и уже несколько месяцев, как предложил князю Чарторыжскому оставить у него бумаги, которые опасно было бы князю держать при себе[1].