Павловское время - 25

Как только императрица поправилась, двор поехал в Петергоф, и там произошли большие перемены: удалены были те, которых поддерживала государыня, и которые, в свою очередь, платили ей тем же. M-lle Нелидова оставила двор и удалилась в Смольный. Друг ее, которому она покровительствовала, Буксгевден[1], военный губернатор Петербурга, лишился места и вскоре был сослан в свое имение в Ливонии[2]. M-lle Нелидова, будучи очень дружна с его женой[3], последовала за ними в ссылку. Граф Николай Румянцев[4], в то время церемониймейстер двора, впоследствии канцлер, на которого император смотрел, как на приверженца государыни, ожидал с минуты на минуту высылки, но, по заступничеству великого князя Александра, указ о нем был отменен, хотя только временно: несколько месяцев спустя, он был приведен в исполнение. Это был тот самый граф Николай Румянцев, который в то время, когда был посланником России во Франкфурте, был уполномочен императрицей Екатериной вести переговоры о супружестве великого князя Александра с принцессой Луизой Баденской.

В тот день, когда император подверг его опале, великий князь Александр подошел к великой княгине Елисавете в ту минуту, когда спускались с лестницы для вечерней прогулки, и поспешно сказал ей: «поблагодари отца моего, когда поравняешься с ним: из уважения к тебе он отменил ссылку графа Румянцева; более не могу сказать тебе теперь». Великая княгиня, не вмешивавшаяся ни в какие интриги и узнававшая о них только при гласно совершившихся фактах, быта очень удивлена, однако исполнила поручение своего супруга. Император благосклонно выслушал ее признательность и сказал ей много любезного по этому поводу. У Монплезира вышли из экипажа, и пока прогуливались по террасе, императрица отвела в сторону великую княгиню Елисавету и спросила ее: «где граф Румянцев? говорят, он сослан, так ли?» Великая княгиня Елисавета сказала ей простодушно все, что знала. В ту минуту подходил великий князь Александр, которому хотелось бы избавить мать свою от огорчения узнать, что император недоволен графом Румянцевым. Услыхав, в чем дело, он сделал серьезное замечание великой княгине, зачем она говорила о том императрице. Ее величество живо возразила: «теперь, когда все меня оставляют, неужели и ты недоволен, что только жена твоя откровенна со мной?» Упрек был несправедлив, но этот отзыв глубоко тронул великую княгиню, желавшую тем более утешить императрицу, что со времени несчастья государыни обращение ее с великой княгиней утратило уже все прежнее высокомерие.

В этом году двор прожил в Петергофе до начала августа. Я отправилась туда на праздник с моими двумя подругами и с племянницей барона Блом, датского посланника. Великая княгиня Елисавета позволила мне прийти к ней утром в английский парк, куда она прибыла с великой княгиней Анной, а я с своим обществом. Великая княгиня Елисавета поговорила со мной в стороне от других, что напомнило мне прежние, счастливые времена, но эта аудиенция была последняя в таком роде. Двор прожил еще две недели в Павловске, а оттуда переехал в Гатчину. Несмотря на предпочтение государя к этому загородному месту, где он всегда затягивал свое пребывание до поздней осени, на этот раз он оставил его через шесть недель в виду приближавшегося приезда m-lle Лопухиной. Экзальтированное состояние его духа внушило ему, вероятно, мысль придать своему возвращению в город более торжественности, чем обыкновенно. Государь оставил Гатчину во главе гвардейских и других полков, всегда собиравшихся там осенью для маневров. Этот переход сделан был ими и двором в продолжение двух дней. Ночь провели в Красном Селе. Полки расположились лагерем, а двор занял старинный деревянный дворец. Погода была прекрасная, и избранная на этот раз дорога, пролегая по более красивой местности, чем обыкновенная из Гатчины в Петербург, придавала всему шествию праздничный вид. Великая княгиня Елисавета очень страдала в первое время своей беременности, тем более, что дурная дорога внушала ей опасения, которые ей приходилось скрывать, потому что она считала объявление своего состояния преждевременным. Она даже боялась одно время какого нибудь осложнения своей болезни, но все сошло благополучно, и вечером, в день приезда в Петербург, в Эрмитаже состоялся спектакль.