Коллекция как спасение. Люди сдавшиеся и несдавшиеся - 35

 Не менее любопытную историю, теперь уже не с арестом, а с якобы обычным ограблением рассказала мне адвокат фонда «Гласность» — Татьяна Георгиевна Кузнецова, женщина поразительной красоты и смелости (едва не убитая КГБ по одному из моих дел — возвращению мне рукописей Шаламова). Рассказ ее относился тоже к семидесятым годам и была она в нем не адвокатом, а потерпевшей. Умерший к тому времени муж Татьяны Георгиевны был одним из крупных и высокопоставленных советских юристов, членом Верховного Суда СССР и потому, пока он был жив, все в их доме было благополучно. Но после смерти Кузнецова жизнь оказалась более беспокойной. Причина была в его матери — урожденной княжне Голицыной. Я уж не помню сама ли она или в свою очередь ее мать была фрейлиной Императрицы, но у них уцелел брильянтовый фрейлинский шифр, и чуть ли не орден Святой Екатерины — в общем некоторое количество предметов, ценных во все времена, а при советской власти — в особенности. По-видимому, кому-то это было известно. Однажды Татьяна Георгиевна у себя в квартире в Козихинском услышала звонок и открыла входную дверь. На лестничной площадке стояла молодая женщина с плачущим ребенком на руках. Попросила дать ребенку воды, чтобы он успокоился, пожаловалась, что ей негде его напоить. Татьяна Георгиевна, человек большой доброты спокойно смотреть на плачущего ребенка, конечно, не могла и тут же повела женщину в кухню, чтобы успокоить, напоить, может быть покормить ребенка. Входная дверь не была как следует закрыта, тут же появились еще какие-то люди, женщина с ребенком из кухни исчезла, но Татьяна Георгиевна оказалась там запертой. Когда она смогла из кухни выбраться, в квартире никого не было, но драгоценностей в комнате свекрови не было тоже. Ничто не было перерыто: воры были хорошо информированы и знали, где искать. Татьяна Георгиевна и тогда была известным адвокатом с очень хорошими связями. Она использовала все свои возможности и знакомства, чтобы активизировать поиски украденного, но никаких результатов не было. Через какое-то время, будучи опытным человеком в следственных делах, она поняла, что ей просто морочат голову. Тогда она начала обсуждать со своими старыми знакомыми эту странную ситуацию, и один из них посоветовал:

— Вещи, Танечка, ты скорее всего не вернешь. Но если хочешь добиться наказания грабителей, попробуй все подарить Всемирному Совету Мира, который, как ты знаешь, собирает пожертвования «на дело мира во всем мире».

Сейчас это многие забыли, но тогда всем, кому это полагалось, было понятно, что Совет Мира — влиятельная международная структура Лубянки. Татьяна Георгиевна сама отдала новое заявление генеральному прокурору СССР с просьбой найти украденное и с желанием пожертвовать драгоценности Фонду Мира.

И уже через два дня у нее сгорела дача в Загорянке. Без всяких причин, без ограбления и, естественно, без свидетелей. Было ясно, что это предупреждение, следующий раз убьют. И Татьяна Георгиевна раздумала жертвовать все украденное Совету Мира и забрала свое заявление.

В те же годы была убита и, конечно, ограблена, последняя монахиня и мать-казначея женского Рождественского монастыря на Покровке, которой все эти советские годы удавалось сохранить ризницу древнейшей и, когда-то, богатейшей московской обители, не разграбленной даже французами в 1812 году.

 Примерно в это же время была ограблена коллекция — были выбраны лучшие иконы — Игоря Григорьевича Сановича, ограблена вдова писателя Алексея Толстого, громадная коллекция которого была хорошо известна в Москве. Сотрудники журнала «Декоративное искусство» якобы решили сделать о ней статью и сперва пришли осмотреться, а потом уже и с фотографами, которые успешно справились с вдовой, заперли ее в ванной и вынесли все, что им было нужно. Различать аресты и ограбления было уже невозможно. Схема была примерно одинаковой: бралось не все, а только лучшее. Грабители, как правило, были очень хорошо информированы и было ясно, что сеть осведомителей-наводчиков далеко превышает возможности уголовного мира. Милиция кого-то находила, но кого-то оставляла на свободе: так, вдова Толстого встретила свою грабительницу — молдаванку, как раз и руководившую «фотографами» и хорошо известную милиции, на приеме во французском посольстве. Естественно, вдова устроила чудовищный скандал в Министерстве Внутренних дел, но ей объяснили, что воровка якобы мгновенно успела выйти замуж за француза и теперь неприкосновенна. Это в Советском-то Союзе, где любые браки с иностранцами были сопряжены с неимоверными трудностями и чаще всего вообще запрещались.

Часть вещей обычно «находили» и возвращали. Но менее важную, ненужную.

Соломон Абрамович Шустер в Ленинграде рассказывал мне, что уже чуть позже, году в 1983 (по-видимому, вслед за московским Щелоковым любители коллекций появлялись и в других городах) примерно тогда же, когда была убита и ограблена Зоя Федорова, почувствовал, что вскоре будет ограблен. К нему пришла какая-то девица с предложением что-то ему продать и не было понятно, как она узнала его адрес и телефон. На улице за ним явно следили, очевидно для того, чтобы понять его распорядок дня. Соломон Абрамович писал заявления в МВД, КГБ и прокуратуру, встречался со всем ленинградским начальством, руководство «Ленфильма» прямо обращалось в обком партии, но ничто не помогало — было ясно, что вскоре нагрянут непрошеные гости.

 — Тогда я как мог укрепил квартиру, — рассказывал он мне со своей привычной иронической усмешкой — и тайком ночью уехал в Москву. Там мне друзья устроили встречу с Пуго (тогда министром внутренних дел) и он пообещал, что «во всем разберется».

 После этого действительно слежка прекратилась и он, кажется, единственный из очень крупных коллекционеров, не был ограблен. Для Костаки, как он говорил, сигналом к отъезду был пожар и грабеж его дачи в Барвихе. Впрочем, у Георгия Дионисиевича все было непросто, и кто стоял за этими ограблениями не вполне понятно.

Арест Володи Мороза воспринимался некоторыми как вполне естественный — на аукционе в Сотсби был выложен целый каталог вещей русского авангарда, полученных аргентинским послом от Володи и размещенных на аукционе. Среди них были, кстати говоря, рисунки Богомазова и рельефы Ермилова, частью выменянные, частью купленные Володей у меня. Но в КГБ точно знали, что я не смешиваю своих общественных и литературных дел с коллекционными и даже не задавали мне об этом вопросов. Костаки мне сказал, что у Володи свой полковник КГБ, но тут он «уехал в отпуск». Была, правда, забавная особенность в деле Володи. После ареста кроме роскошной дачи в Переделкино с белокаменной оградой, висевших у него картин, среди которых был большой красивый букет Кустодиева на синем фоне, у Мороза были изъяты тридцать акварелей Кандинского. Возможно, они и были целью ареста. Но все дело в том, что лишь одна из них еще предметная, самая ранняя — была настоящей. Остальные — только фальшивые.