Письма об Испании - 52

   Ни в каком другом городе Испании и уж, конечно, ни в каком городе Европы иностранец не найдет себе такого радушного приема, такой приветливой вежливости, как в Кадисе. Несколько обыкновенных рекомендательных строк или разговор за table d'hote, {табльдотом (общий обеденный стол в гостинице) (франц.).} из которого сосед ваш узнает, что вы иностранец и незнакомый с городом, -- этого совершенно достаточно здесь, чтобы вы тотчас же введены были в порядочный дом и потом через него познакомились и с лучшими домами города. В этом отношении Кадис самый любезный город в Европе. Здесь нет тонкой чопорности французских салонов, нет и серьезной вежливости мадритских кружков. Кадис сжат в такое тесное пространство, что все жители его знакомы между собою; конечно, в этом есть своя, и очень дурная, сторона, но она уже принадлежит всем небольшим городам. Нравы Кадиса более всех других городов Испании отличаются тонкою аристократическою вежливостию, соединенною с самою простодушною, непринужденную доверчивостью, которая, кажется, принадлежит здесь равно всем сословиям, но в особенности женщинам. Домашние общества имеют здесь такой же характер, как и в Севилье. Андалузцы не приносят в них с собой этих пустых и важных лиц, которые, бог знает почему, считаются в европейских салонах за хороший тон. Часа на два, на три сходятся здесь поболтать, посмеяться; самая откровенная веселость составляет существенную черту андалузского характера. Угощение состоит из холодной воды с azucarillo (очищенная и отвердевшая пена сахара), иногда из лимонада. О непринужденности, с какою женщины обращаются с мужчинами, вы не можете составить даже приблизительного понятия, и в какое бы благородное негодование пришли наши дамы, если бы видели, что за свободный тон царствует здесь в разговорах. Здесь молодые девушки часто говорят о предметах, о которых наши дамы не позволили бы себе даже намека; а дамы здесь, разумеется, откровеннее. От этого элемент двусмысленностей и тонких намеков, которые придают особенную прелесть французскому разговору, здесь почти не существует. Замечательно, что в южных странах об этого рода приличиях имеют совершенно другие понятия, нежели в северных; и чувство тела вообще присутствует с большею искренностию в сознании южного человека, нежели в сознании северного. Разрыв между духом и телом, против которого теперь начинают восставать естествоиспытатели, далеко не так силен в сознании южного человека.[1] Природа и тело, несмотря ни на какие эксцентрические учения, не получили в глазах его того клейма отвержения, какое поставили на них северные народы. В этом легче было убедить северного человека, окруженного угрюмою, суровою природою, и которого холодная кровь не расположена была протестовать против этой опалы. На юге, где древнее созерцание глубоко сохранилось в горячей крови народов, где природа так дружественна и так очаровательно хороша, опала на тело, воздвигнутая средневековым воззрением, несмотря ни на какие учреждения, осталась без успеха.

   А как прекрасны здесь женщины! Эти города южной Андалузии -- совсем особенный мир. Нет других развлечений, кроме любви, нет других занятий, кроме волокитства (дурное слово, которое не знаю, чем заменить). Днем (но это не идет к Кадису: в нем нет андалузской исключительности) делают siesta (отдых), затворяются от жару по домам, -- вечер и ночь посвящены интригам и любви. Женщины приветливы и любезны. Это какая-то наивная любезность, вьющаяся около вас как плющ и располагающая чувства к самым задушевным ощущениям. И это тем удивительнее, что женщины здесь обязаны всем одной только природе; цивилизация едва научила их (да и то изредка) читать и писать. Разговор их не блестит ни образованностью, ни сведениями, не вертится около современных явлений литературы или политики -- ничего этого нет, и со всем тем при этом милом лепете, при этой "музыке речей" забудешь о самых идеальных и назидательных дамах. В Андалузии нет любви открытой, покоящейся на лаврах своих, принявшей вид супружества, как, например, во Франции: здесь она не прогуливается рука об руку по улицам, не ходит в кофейные и театры: она любит здесь ночь, уединение, таинственность. Ночь, эта южная, влажная, теплая ночь, -- богиня андалузок. А никто бы в мире, кажется, не должен так любить солнца, как южная испанка, чтоб во всей яркости видна была красота ее, соединяющая в своих смелых, энергических и нежно-томных линиях Микельанджело с Мурильо. А эти большие, влажно-бархатные, оттененные длинными ресницами глаза! Этот впивающийся, сверкающий взор! Даже в темноте сверкают глаза южной испанки. Между севильянками и женщинами Кадиса есть некоторая разница: здесь они не так смуглы, как севильянки; их лица цвета белого полированного мрамора, при котором особенно выступают их тонкие изящные черты; кроме того, они несколько полнее и выше севильянок. Говорят, что в свободе нравов Кадис далеко превосходит Севилью; не знаю, насколько это справедливо, по крайней мере я здесь также по ночам беспрестанно встречаешь novios (женихов), разговаривающих у окон с своими любезными; иной стоит с гитарой; когда подходишь, разговор прерывается и раздаются аккорды гитары; отойдешь несколько шагов, аккорды умолкают и беседа начинается снова. Я еще в письме моем из Севильи говорил, что в южной Андалузии проводить девушке ночи у окна в разговорах с молодым человеком считается самым обыкновенным делом, на которое здесь вовсе не обращают внимания, и обычай этот существует равно в низшем, как и в высшем классе, где тоже девушке дозволяется иметь своего ночного novio и даже менять его сколько ее душе угодно.