Письма об Испании - 44

   В Андалузии народная одежда не предоставлена одному только простому народу, как в прочих провинциях Испании: здесь, особенно в праздники, не только молодые люди среднего сословия, но и гранды Испании одеваются по-андалузски. В этом отношении dia de toros (день быков) -- важный день для сельских щеголей (majos). В цирке, кроме новоприезжих иностранцев, никого не увидишь в общеевропейском костюме. Но настоящий majo -- здесь особенный народный тип. Это удальцы и сорви-головы, охотники до разного рода приключений, волокиты и большею частью контрабандисты; они отлично играют на гитаре, мастерски танцуют, поют, дерутся на ножах, одеваются в бархат и атлас. Эти-то majos дают тон севильским щеголям, даже высшего общества, которые стараются подражать в модах и манерах их андалузскому шику.[1] На днях случилось мне видеть поединок двух majos на ножах. Нож -- народное орудие испанцев: он очень широк и складной; сталь его имеет форму рыбы, вершка четыре[2] длиною; его обыкновенно всякий носит в кармане. Им не колят, а режут, и самым ловким ударом считается разрезать живот до внутренностей. В такого рода поединке каждый обертывает левую руку плащом, а за неимением его -- курткой, и отражает ею удары противника. Противнику стали шагах в восьми друг от друга, круто нагнувшись вперед; ножи держали они не за ручку, а за сталь в ладони: как только один бросался, другой уклонялся в сторону, они быстро кружились; каждый норовил нанести удар (разрезом) противнику сбоку; но все дело кончилось легкими ранами, их розняли.

   Надобно видеть по воскресеньям Alameda Cristina[3] (сад за городом, на берегу Гвадалквивира), чтобы поверить, до какой степени здесь щегольство в нравах народа. Я не говорю уже о majos, но платье иного работника стоит дороже платья любого щеголя Парижа или Лондона. И какая изящная свобода в их движениях, как они великолепны! Трудно поверить, чтобы этот народ с трудом добывал себе пропитание. Обыкновенный андалузский костюм стоит не менее 300 руб. асе, и бог знает откуда этот народ берет деньги на щегольство. Женщины одеваются далеко не так изысканно, как мужчины: знатная дама и швея одинаково носят черное платье и мантилью, и душистый нард так же ярко белеется на черно-синих волосах швеи, как и на волосах маркизы; разница только в том, что кружевная мантилья иной маркизы стоит рублей 700, а мантилья швеи 50. Впрочем, Севилья дает только тон национальным модам; а все наряды свои севильянки получают из Франции. Испанские перчатки a jour очень грубы и недостойны покрывать удивительные ручки андалузок, кружевные мантильи и веера получаются из Парижа; одни только севильские башмаки в своем роде художественные произведения, и ножки андалузок нашли мастеров, достойных себя.

   На театре здесь труппа плохая, но зато как чудесно танцуют на нем андалузские танцы:[4] обаятельные танцы -- страсти и раздражающих форм, единственные танцы в мире, вдохновляющие обожание к красоте человеческого тела. Пьесы испанского происхождения, какие мне случалось видеть, отличаются решительною пустотою. Каждый спектакль заключается сайнетом (sainete); это ряд народных сцен, связанных между собой каким-нибудь и большею частью самым пустым случаем. Как плохи испанские актеры в больших комедиях и драмах, так они превосходны, увлекательны в народных сайнетах. Принужденные представлять в этих комедиях и драмах, почти всегда взятых с французского, положения, находящиеся вне их жизни и образования, -- бедные артисты играют свои народные сайнеты с явным наслаждением. Эти сцены, при ничтожности завязки, исполнены необыкновенной живости и остроумия; в высшей степени натуральная игра делает их истинно увлекательными. Сайнет, всегда наполовину импровизируемый, отчасти походит на арлекинады неаполитанского San Carlino; но Сан-Карлино[5] надоедает своим однообразием. Главный интерес этих милых арлекинад прежде составляло свободное остроумие Пульчинелла, но с тех пор как ценсура и полиция доброго и набожного короля обеих Сицилии привязали Пульчинеллу язык,[6] арлекинада потеряла весь свой огонь и жизнь. Арлекинада представляет народную неаполитанскую жизнь, но с насмешкою над ней, сайнет ограничивается одним верным воспроизведением испанской народной жизни; арлекинада не выходит из шутовства, сайнет никогда не смеется над национальными обычаями: испанцы слишком любят свою народность и никогда не позволяют представлять ее в комическом виде с какой бы то ни было стороны. Содержание сайнетов составляют вечеринки, ссоры, волокитство, в которых иногда замешан англичанин, или француз, или испанский щеголь на французский манер; они всегда играют смешную или плачевную роль в соперничестве с андалузским majo; иногда замешиваются сюда провинцияльные соперничества, бой на ножах, и все оканчивается народными песнями и плясками. Я видел один сайнет, наполненный насмешками над духовенством, которые, впрочем, нисколько не касались до сущности предмета; но тем не менее мой товарищ француз (!) [7] был неприятно поражен, когда дьячок, главное лицо сайнета, начал на весь театр петь "De profundis".[8] Замечательно, что в сайнетах супружеская верность всегда остается торжествующею; кроме того, сайнет -- всегда горячий защитник всего национального и враг всего чужеземного. К сожалению, я не привык еще к севильянскому наречию, и многое характеристическое в сайнетах ускользает от меня; в Севилье, да и вообще в Андалузии произношение горловое, кроме того, андалузцы в выговорах перемешивают s, z и с (последние две буквы, как известно, произносят кастильцы как английское th); а в словах и причастиях, оканчивающихся согласною буквою, они скрадывают ее; от этого севильянское наречие для слуха чрезвычайно мягко.