Всероссийское театральное общество - 6

  Если расцвет грузинского театра был прекрасен, но не удивителен для этой театральной страны. Если феномен Андрея Борисова и его последователей можно объяснить до поры скрываемой от постороннего взгляда культурой шаманизма. Если театр прибалтийских республик подпитывался от Европы, к которой эти республики принадлежали еще недавно, то совершенно необъяснимым казался тот взлет театра, который произошел в республиках Средней Азии.

  В 1975 году, когда в Грузии уже были поставлены два шедевра - "Наш городок" и "Кавказский меловой круг", журнал "Театр" отправил меня в командировку в Туркмению, едва ли не самую патриархальную из республик Средней Азии. Я тогда только что вернулась из Франции, ничего не боялась и носила модный вельветовый комбинезон.

  Главной достопримечательностью Ашхабада оказался рынок - довольно пыльное и бестолковое пространство. Там торговали всем, и рядом с презрительно выпятившими губы верблюдами раскинуты были изумительные ахалтекинские ковры. А прямо в пыли сидели морщинистые безмолвные старухи с мешками, из которых по мере необходимости они начинали вытягивать старинные туркменские украшения из позолоченного серебра с сердоликами. Именно вытягивать, так как традиционный женский убор представляет собой единое целое, состоящее из серебряной шапочки с шишаком, височных украшений, серег, тяжелого оплечья, пояса плюс дополнительные детали. Все вместе весит килограммов восемь. Прежде без такого убора туркменская женщина не могла выйти замуж. А в 70-е годы в моде была чешская бижутерия, да и бедность заставляла отдавать драгоценности за бесценок. Рынок являл собой живую, подспудно, вопреки всем запретам текущую жизнь и так же поражал, как поразит позднее в Ташкенте грязный овраг почти в центре, куда весь город приезжал за вкуснейшими шашлыками из свежей печенки. В пору острейшего дефицита на всё живущие в овраге в убогих мазанках жители держали свой запретный маленький бизнес, на который власти закрывали глаза, потому что и сами туда ездили. Попасть туда, кстати, можно было только на машине из-за глубокой, никогда не просыхающей грязи, и подавали завернутый в лаваш шашлык или лагман в пиале прямо в окно автомобиля, как в американском фастфуде...

  В Министерстве культуры Туркмении при мне позвонили в два города - Мары (на юге) и Ташауз (на севере) и попросили принять и показать спектакли. Те заверили. Однако, когда я прилетела в Мары, оказалось, что старый театр сгорел, новый еще не построен, а мест в гостинице нет. Поскольку никакого выхода из создавшейся ситуации театр не предложил, стало ясно, что показывать спектакли никто не хочет. Надеялись, что я уберусь немедленно, но, к счастью, уезжая из Москвы, я взяла у Ленки Гевурковой, институтской подруги, адрес и письмо к ее знакомым в Мары, семье военного. Они пустили переночевать, и назавтра, к удивлению главного режиссера Якубова, я снова утром пришла в театр. Выхода не было, и мне предложили посмотреть два выездных спектакля - один в колхозе имени 50-летия ТССР Мургабского района, а другой - в Байрам-Али, бальнеологическом курорте. Забегая вперед, скажу, что вся туркменская современная драма (классику здесь практически не ставили) с характерными идеологически выдержанными названиями - "Родная земля", "Судьба", "Судьба сыновей", "О чем поет песня" - оказалась практически не поддающейся анализу. Хотя я все же попыталась ее проанализировать в своей статье в журнале "Театр" ("От Мары до Ташауза", Љ12, 1975). Убогими были и спектакли, однообразные и статичные. Мизансцены для женщин - занятия по дому, мизансцены для мужчин - чаепитие и возлежание на подушках за беседой. Однако обе поездки оказались весьма интересными. Во-первых, в Байрам-Али мы ехали через пустыню и по дороге остановились у одного из древнейших памятников архитектуры на территории Туркмении. Заброшенное, разваливающееся здание дворца с остатками осыпающейся бирюзовой мозаики и со следами городища вокруг одиноко и неуместно высилось среди бескрайних песков. Казалось, оно никого не интересовало. Я стала копаться в песке в поисках черепков, но меня тут же остановили: в это время года (был месяц май) скорпионы особенно опасны. Во-вторых, незабываемым зрелищем оказался выездной спектакль в колхозе. Играли в летнем клубе без крыши с наступлением полной темноты. Зрители сидели тесно - на скамейках, на глинобитном полу, стояли у стен. Собирались задолго до начала - занять места. Билет стоил рубль.

  Темные лица, темные волосы, блестящие глаза, яркие одежды женщин (длинные платья с вышивкой, шали) - на фоне чисто выбеленных стен. Низкое черное звездное небо, ветер, крики верблюдов создавали атмосферу некоего экзотического фестиваля. Микрофонов нет, в задних рядах текста не слышно, но тишина полная, притом, что в зале не меньше тысячи человек. Молчат даже младенцы, столбиками возвышающиеся на коленях у женщин. Восторженная реакция (цоканье языком) возникает при виде подлинных дорогих ковров, старинных украшений и головных уборов, тяжелых от золота и камней. На фоне убогих, никаких декораций они кажутся особенно великолепными. Марыйским театром все это покупалось с рук, по случаю, из средств, не предусмотренных сметой. Актрисы жалуются на головную боль от тяжелых уборов, но и гордятся этими прекрасными образцами творчества туркменских ювелиров, как джигит гордится своей лошадью. В туркменском театре с предметом не играли, его демонстрировали, им любовались, им восхищались. Путь к сердцам зрителей театр проходил исключительно через правдоподобие быта. В остальном же туркменскому театру похвастаться было нечем. Разве что и здесь попадались талантливые актеры, преимущественно комики. Потому-то и не стремились театры показывать свои спектакли заезжим критикам. С тем же нежеланием столкнулась я и в Ташаузе, абсолютно мафиозном, как выяснилось городе. Здесь меня поселил у себя в доме главный режиссер Ташаузского музыкально-драматического театра Артык Джаллыев, известный актер театра и кино. За вечерним чаем в компании с его дочерью-подростком мы услышали на улице выстрелы. "Да, у нас небезопасно, особенно вечером", - сказала девочка. "Как же ты ходишь одна?", - спросила я. "Мне не страшно, все знают, чья я дочь". Артык входил в число местных мафиози. Особенно наглядно это проявилось, когда, провалив в своем театре репетицию, он всё бросил, посадил меня в свой джип и отправился по райцентрам, якобы смотреть в качестве мэтра чужие репетиции, а на самом деле - сбирать дань с подвластных территорий. Как только мы приезжали, райцентр начинал готовиться к празднику, то есть резать барана, печь лепешки, резать салаты и прочая. Я в это время закупала дефицитные книжки в местном книжном магазине, а потом мы смотрели репетицию народного театра в ДК. Первый ДК поразил меня тем, что стоял среди пустыни, как тот древний памятник архитектуры, и тоже представлял собой памятник в стиле сталинского ампира, правда, без туалета и рукомойника, но зато здесь был огромный кабинет для начальников с двумя массивными письменными столами. Над одним висела выполненная типографским способом и застекленная табличка ДИРЕКТОР, над другим - ГЛАВНЫЙ РЕЖИССЕР. Под обоими столами стояло множество бутылок водки как полных, так початых и пустых. Попировав после репетиции, мы отправлялись дальше - до следующего райцентра и до следующего тоя. С нами отправлялся также кто-то из местных начальников, а в карман Артыка отправлялся толстенький конверт.

  Я забеспокоилась только тогда, когда после позднего вечернего застолья, где из женщин присутствовала только я, а другие женщины обслуживали, все они быстренько собрались и отправились домой, а я осталась одна с группой сильно выпивших и не очень контролирующих себя мужчин. Меня поместили на единственной кровати в отдельной комнате, но она не закрывалась, и ночью ко мне явился Артык с не вызывающими сомнений намерениями. Спас меня, во-первых, французский комбинезон, с которым он не сумел справиться, но в большей степени книжка Жаклин Пирен "Открытие Аравии", где много говорилось о том, что гость на Востоке - самое почитаемое и уважаемое лицо. И когда я возопила: "Что ты делаешь, ведь я твой гость!", на Артыка это подействовало, несмотря на кажущуюся невменяемость, и он ушел. Мы не поссорились, и, вернувшись в Ташауз, он дал мне машину и очень милого художника Базара Кубикова в сопровождающие, чтобы съездить в Хиву. Тут тоже не обошлось без приключений. Посреди пути, опять-таки среди пустыни машина сломалась, и сломалась безнадежно. Базар растерялся. Мобильных телефонов тогда не было, и как попросить о помощи, было непонятно. Я же стала голосовать, и мой французский комбинезон опять сослужил мне добрую службу: на него среагировал военный грузовик: уж больно неожиданное было зрелище для тех краев. Трясясь и подпрыгивая на дощатых перекладинах в кузове, как на батуте, до Хивы мы добрались.