Autoren

1427
 

Aufzeichnungen

194041
Registrierung Passwort vergessen?
Memuarist » Members » Mikhayl_Lyubovin » Россия. Отступление. 1919 год - 2

Россия. Отступление. 1919 год - 2

05.12.1919
Михайловская (Курганинск), Краснодарский край, Россия

Прибыли мы на небольшую просёлочную станцию, где накопилось немало беженцев. Это было рано утром. Не помню, до которой центральной станции нам надо было доехать. Погрузили нас на платформы. Забрался я кое-как тоже туда, подложил под себя чемоданчик и от усталости после ночи отступления, проведённой в поле, на кого-то навалившись, быстро заснул.

 

Проснулся, когда все почти что спрыгнули и ушли с платформ. Я тоже встал, взял за ручку чемодан и – о, ужас! – сзади из чемоданчика вывалились две из моих ученических книг. Даже в такое тяжёлое время вор остаётся вором: разрезал мне сзади чемоданчик и выбрал всё из него. А, уснувши крепко, я ничего не почувствовал. Было жестоко обидно, аж дух захватило, но ничего не поделаешь. Посмотрел-посмотрел я на него, нагнулся, поднял мои две книжки, а чемоданчик бросил. Забрал этот вор у меня почти всё - до нижнего белья. Злясь и ругаясь на самого себя, поплёлся я на станцию. Войдя, увидел доктора – английского полковника нашего Английского генерального госпиталя, который сообщил нам: через час вот здесь на станции он всем успевшим убежать отступающим уплатит вперёд трёхмесячное жалованье, и чтобы предупредили других, если есть таковые. Ровно через час выдали нам удостоверения и направили нас всех (медицинский персонал) в Военно-санитарное управление на колёсах: оно находилось в составе поезда и передвигалось с донскими казачьими полками по линии железной дороги, конечно, находясь в глубоком тылу.

 

Из Военно-санитарного управления меня назначили в 103-й эвакуационный пункт, который формировался на станции Михайловской. А станица Михайловская Кубанской области находилась в трёх вёрстах от станции.

 

Приехавши туда, я представился старшему врачу, который отвёл мне кровать в большой комнате. Пока нас было двое: заведующий пунктом и я. А через два дня персонал состава состоял из уже 20-25 человек. Служба заключалась в отправлении раненых и больных, прибывающих со всех нас окружающих фронтов.

 

Приходили поезда из-под Ростова по 20-25 вагонов. Какой вагон ни откроешь – находишь лишь мертвецов: замороженных, закоченевших раненых и больных, как казаков всех областей (донских, кубанских и терских), так и солдат деникинской армии. Таких замороженных воинов Добровольческой армии было в каждом вагоне по 20-25 человек. Первое время по телеграфному телефону передавали, чтобы приняли такой состав замёрзших мертвецов на будущей станции, а потом приехали 50 человек красно-пленных, которые долбили лопатами землю. Земля промёрзла, сделалась, как камень, и никакая её ни кирка, ни железная лопата не брала, и умерших набиралось каждый день всё больше и больше.

 

Отвели магазин станции для раненых и больных. Насыпали соломы. Хотя редко, но топили. Вшей полным-полно – как на раненых, так и на больных; в соломе, на полу – как песком насыпано. Раненые и больные отказываются ехать в теплушках, где печки нет: не дай Бог, поезд остановится в степи – это верная смерть. Красные пленные наложили мертвецов сзади здания снег их запорашивает. Больных человек сорок, мрут ежедневно, медикаментов не хватает. А тут ещё приходят повозки с ранеными и убитыми, успевшими быть погружёнными на санитарные повозки раньше, чем красные займут населённый пункт. Как правило, в таких санитарных повозках всегда один-два умерших-замёрзших, да иначе и быть не могло.

 

Вот один раз к вечеру приходит повозка. Открываю капюшон санитарной повозки и вижу знакомое лицо лежачего больного в синем фланелевом больничном пиджаке и в таких же штанах. Присматриваюсь: это мой одноклассник, выпускник-фельдшер, еле живой, замёрз. Была у нас больница для офицеров, бывшая школа, куда я его и свёз. В ней тоже на полу и на сене лежали раненые и больные офицеры, но им давали по одеялу. Там было тепло, топили хорошо, но кормили неважно.

По фамилии он был Гаврилов, спокойный, славный малый, сидел он в школе на парте последнего года впереди меня, звали его Колей. Как и в каждом училище в подобных случаях, все мы проводили учебные года с товарищами школы. Так и с ним. И было для меня ударом, когда на другое утро, идя в больницу-школу, у крыльца я увидел припорошённую снегом синюю больничную пижаму, лежавшую на многих других мертвецах. Вначале подумал, что это кто-то другой, лежащий в такой же синей пижаме, но, войдя в палату, увидел пустое место, где он лежал. И жалобно сжалось сердце от тоски, что потерял так глупо, так неожиданно приятеля по многим школьным годам.

 

Весь персонал жил хорошо, каждая кровать была обгорожена ширмой из простыни. Ели очень хорошо: вечером борщ и зажаренный окорок, гусь, или баранина, а на сладкое – взвар или кисель. По телеграфному телефону по станции всегда сообщалось, когда придёт поезд с ранеными и больными или с тылу пустой состав, чтобы забрать скопившихся у нас раненых и больных.

 

И вот один раз в предвечерних сумерках иду проверять пришедший с фронта состав. Вижу издалека: вылезают из вагона несколько человек. Впереди худой молодой человек, который как бы старший, ведёт эту большую раненую «братву». Он на ходу громко протестует: «Ведь это безобразие! Заморозили людей, ни кипятку, ни супа горячего. Что же это за санитарная организация!» Сам про себя думаю: «Что это за наводчик порядка?» В это время я был дежурным фельдшером по станции. Подхожу ближе, вижу: брат Шура! От такой неожиданной встречи не было конца нашей радости.

 

Взял я и в первую голову выкупал его на станционной водокачке, где мы и сами купались, дал ему всё моё чистое как верхнее, так и нижнее бельё – мы были почти одинакового роста: он - 1 м 80 см, а я – 1 м 78 см. Он был выздоравливающим после тифа, успел чудом выйти из госпиталя в Ростове, где-то с какими-то казачьими частями принимал участие в сражениях на фронте, но ввиду слабости и непригодности вести военную службу временно был послан в тыл на поправление.

В полуверсте от станции нанял я ему у одного казака комнатку и свёз туда сразу же. Он был очень слаб, так что нужно было мне его под руку тащить. Хозяйка дома – жена казака – радушно уложила брата на русскую печку, напоила его тёплым парным коровьим молоком и очень хорошо ухаживала за ним, о чём как её, так и казака-станичника я очень просил, боясь, чтобы не произошло, как с моим товарищем по классу и школе Николаем Гавриловым, который умер от моего недосмотра, в чём я сам себя обвинял и обвиняю и о чём моя совесть и до сего дня не может успокоиться.

28.02.2020 в 11:10


Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Rechtliche Information
Bedingungen für die Verbreitung von Reklame