Вспоминая Троицкое лесничество. Часть 4
Без чудес не прославишься!
Жить в общежитиях мне лично было не привыкать. Полгода интерната в четвёртом классе, а с пятнадцати лет интернат при средней школе, затем общежитие Правдинского лесхоз-техникума давно сделали меня бывалым в этом вопросе человеком. Но, оказавшись с семьёй в таких условиях после пожара, чувствовал себя совсем не комильфо.
Три года прошло, прежде чем моя семья смогла переселиться в отдельное жилище. Но сначала предстояло восстановить цех и наладить его работу, чем мы вплотную и занялись.
В общежитии ещё жили приехавшие сюда на шабашку люди, ещё колхоз завозил уголь и работавшая котельная обогревала этот муравейник, но каждые полгода заметно ухудшались условия жизни. В магазине было шаром покати, ввели талоны, которые плохо отоваривались,
В единственном в нашем селе кооперативном магазине властвовала в те годы влиятельная Мария Яковлевна по прозвищу Бараниха. Повидав многое на своём веку, в том числе и «повысив свою квалификацию» в местах для особо предприимчивых, на память о которых осталась небольшая наколка на руке, она тут работала всегда. Забегая вдаль, скажу, что доработала она до восьмидесяти лет, согласившись покинуть свой «трон» только уступив его племяннице, жившей, как и Бараниха, рядом с родным магазином. Мария Яковлевна была в курсе всего, что происходило в окружающих её владениях.
- Ну, рассказывай, чего они там, в общежитии, не поделили? - въедаясь в меня взглядом из-под нахмуренных, густых чёрных бровей, грозным голосом вопрошала она.
- О ком речь, скажите пожалуйста? - отнекивался я с невинным видом, стараясь не включаться в цепочку сплетниц, чаще всего и правда не понимая, о ком и о чём идёт речь.
И выслушивал очередную ворчливую взбучку за своё незнание. Бараниха знала всё. Кто, в какой комнате живёт, с кем спит, куда ходит. Саму Бараниху знали далеко за пределами не только нашего села, но и за пределами района.
Самодурствуя, она несколько месяцев держала мою семью без сахара, отказываясь отоваривать имеющиеся у меня на руках талоны.
- Нет тебя в списках, Райсоюз не прислал, - заявляла она ворчливым тоном, показывая свою власть.
Только в последние дни следующего месяца, когда я приходил, как обычно, за хлебом, выдавливала из себя:
- Давай сюда свои талоны, дам тебе сахара, остался.
И ей было наплевать, что моим девчонкам, возвращавшимся каждый день из садика, приходилось пить чай вообще без сладкого, пока я не приспособился к её сумасбродству. Это были как раз самые первые месяцы после пожара.
Зато какие причитания в течение, наверное, месяца выслушивали посетители магазина, когда я, в свою очередь проявив власть, заставил выгрузить телегу с горбылём, который Александр Андреевич, подсуетившись, уже грузил с помощью рабочих для Баранихи.
- Почему грузите, не оплатив, не оформив? - рявкнул я при виде загружаемой телеги, уже предупреждённый о том, кому это грузится.
Бедный Андреевич, привыкший к непререкаемому авторитету своей соседки, заюлил, вероятно, в первый и последний раз в своей жизни, заговорил, что «я сейчас из своих денег всё оплачу, да Бараниха, она всегда оплатит и так далее.
- Мне, Александр Андреевич, не надо потом, пусть сама придёт в контору и оплатит! - высказал ему невозможное для исполнения распоряжение.
В контору Бараниха конечно же не пришла, деньги передала на следующий день, горбыль ей отвезли.
- Что же ты старого человека обидел! - выговорила мне Мария Яковлевна, когда я, выждав разумный срок, зашёл в малолюдное время в магазин.
- Порядок, знаете ли, Мария Яковлевна, он для всех! - с серьёзным видом объяснил ей. На этом сей конфликт был исчерпан.
Впоследствии она несколько раз меня выручала, когда, узнав, что Бараниха очень уважает и любит приезжее начальство, обращался к ней с просьбами. Водки нигде не было, всё по талонам, а тут проверка нагрянула.
- Мария Яковлевна, выручите, водки бы, проверяющие из Тулы, - обратился я к ней через несколько лет после первого знакомства.
Хмуро выстрелив на меня взглядом из-под густых бровей, окину взглядом свободный от посетителей магазин, буркнула:
- Сумка есть? Приготовь, - скрылась в подсобке, и вскоре вышла с тремя «раисками», завезёнными в этот магазин явно во времена Горбачёва.
Сама Бараниха с просьбами ко мне не обращалась, легко удовлетворяя свои редко возникающие потребности либо через соседа, либо с любым из заходящих в магазин лесником. Услужить грозной повелительнице торговли хотели почти все.
С проверяющими в первые годы отношения были у меня очень напряжённые. Сгорел дом, висели ещё на моей шее доставшиеся по наследству недостачи, угнетал неустроенностью быт в общежитии. А проверяющие желали комфортных встреч, за хлебосольным столом. Неужели непонятно, что не могу я, недавний погорелец, накрывать столы, угощать «рюмкой чая» и так далее? Не, каждому своё.
Показательными были большинство разговоров уже не проверяющих, но облечённых властью, которые заезжали в контору лесничества. Порасспросив, как бы посочувствовав моим проблемам, в конце концов обязательно спрашивали:
- Ну, ты пиломатериал для себя, на строительство дома готовишь?
Получив утвердительный ответ, тут же пытались выпросить себе пару кубиков:
- Тебе то они всё равно погоды не сделают, ты ещё напилишь, - и ободряюще хлопали меня по плечу.
А я с трудом сдерживал нарастающее в таких случаях желание, сами можете понять, какое.
Тот свой вынужденный непредвиденный отпуск, в который ушёл из-за конфликта с помощником, провёл в общежитии, пытаясь заодно немного восстановить угасавшее зрение методом соляризации, и эти усилия в отсутствие напряжённого рабочего ритма дали кратковременный результат.
Зайдя однажды в магазин к Баранихе, неожиданно для себя увидел как бы вспышками цифры цен, написанные на серой бумаге шариковой ручкой на ценниках, развешенных на полках с товаром, отдалённых от того места, где я стоял, метра на четыре. До того ничего подобного увидеть мне не удавалось. Мигание картинки вызывала порепавшаяся, но ещё лежавшая на своём месте сетчатка. Через неделю после выхода на работу цены, к сожалению, уже не видел.
Тогда же, чтобы чем-то заняться, стал вырезать поточно вешалку-сову. Висит она себе, снизу - крючок. Накинешь на него полотенце, сова крылья вверх поднимает. Образец этой поделки нам из воинской части привозил и показывал один из прапорщиков. Их один талантливый солдатик для всех офицеров резал.
Александр Андреевич сов делал штучно, каждую обрабатывал дней по десять. Я сначала нарезал пару десятков одной детали, затем другой, третьей. Потом отделывал, соединял и вешал готовое изделие на гвоздик над столом. Из семи вбитых для этих целей гвоздей занять все мне не удалось ни разу. Почти каждый день кто-нибудь заходил и покупал готовый сувенир.
В те времена купить что-либо интересное в магазинах было проблематично, а деньги на руках были. Таким образом продал более двадцати штук этих сов по пятьдесят рублей за штуку, остальные раздарил. А зарплата у лесничего в то время была уже аж сто девяносто рублей! В месяц. Она во все времена равнялась зарплате рядовой московской уборщицы.
Повысят лесничему зарплату, приедешь в столицу, и обязательно наткнёшься на объявление, приклеенное на дверях магазина: «Требуется уборщица, зарплата 190 рублей». Совпадало всегда до копейки! Так что сами можете посчитать, сколько месячных зарплат мне тогда удалось на совах заработать.
Захаживали к нам общежитие гости, больше издалека. Александр Андреевич в общежитие приходить опасался, боясь подмочить свою репутацию, но пару раз всё же зашёл.
Однажды, проводив свою хозяйку, Марию Захаровну, к детям погостить, зазвал меня с женой к себе на ужин. Посидели, пообщались, как водится. Не хватило.
- Идём к нам, у нас есть, - предложил я Андреевичу, мотивировав ещё и тем, что время зимнее, позднее, никто его в этом «походе» не увидит.
Андреевич тогда всё же решился, пришли, посидели часок, не хватило! В соответствии с любимым выражением Сашки Белого: «Без чудес не прославишься!», вышли мы с ним из общежития и решили пойти в гости к давно уже нас не видевшему Лом Али.
Картина маслом. Двенадцатый час ночи, лёгкий морозец, две шатающиеся фигуры решили спрямить дорогу и попёрлись по неглубокому снегу, заходя со стороны огородов, примерно прикинув дом, к которому хотели попасть.
- Андреевич, у него серьёзный кобель, сожрёт! - делаю я попытку направиться всё же в обход.
- Не боись, пройдём! - командует старейшина и мы лезем через огород.
Выскочивший из будки с громким гавканьем кобель, не тот, но такой же, наткнулся на взгляд прозрачных серых глаз Андреевича, сник, поджал хвост, скрылся в своей конуре и мы прошли к входной двери, из которой уже вылетели встревоженные произведённым шумом хозяева.
- Так, где тут Сайдаевич живёт? - не давая им опомнится, сердито спросил мой напарник.
Узнав сначала его, потом меня, те только и смогли, что рукой показать в сторону следующего дома, только потом обретя дар речи.
- Спасибо, дальше сами найдём, - продолжили мы движение.
Лом Али встретил нас хорошо, хозяйка, как у него всегда бывало, быстро накрыла стол и исчезла.
- Сайдаевич, мы решили к тебе зайти, у тебя бутылка есть? - обозначил цель нашего позднего посещения Андреевич.
- Заходите, конечно найду! - радушно произнёс хозяин.
Позднее Лом Али обо всём этом рассказывал так.
- Пришли посреди ночи два крепко поддатых русских мужика, выпили ещё литр, потанцевали лезгинку и, протрезвев, пошли домой!
Во второй раз, когда Андреевич ещё раз попал к нам и опять «не хватило», Андреевич предложил податься в контору лесничества, там, в сейфе, у него всегда был секретный запас, о котором знали все.
Выходим из общежития, идти больше километра. Тут Андреевич предлагает угнать привязанную к забору лошадь.
- Может быть, не стоит? - осторожничаю я, но после команды сесть в сани сначала сажусь, потом ложусь на спину.
Мерно поскрипывает снег на морозе под полозьями и копытами лошади, медленно проплывают по небу мерцающие звёзды, да Андреевич покрикивает, подгоняя лошадь.
- Слушай, - обращается он ко мне, - А давай к Юрию Алексеевичу заедем, что он нас никогда в гости не приглашает?
Юра жил в примаках, оставшись в «гостях» во время пожара, типа «за солью ходил». Пока ходил, дом сгорел, так там и остался. Его хозяйка встретила нас не очень радушно, но нас этим было уже не пронять. Посидели, выпили и поехали назад.
- Надо лошадку вернуть, обозначил задачу Андреевич.
Подъехали, привязали. Но Андреевич не унялся, пошёл стучаться в дверь, чтобы изложить версию, якобы мы эту лошадь поймали по дороге и решили вернуть хозяевам. Соль была в том, что хозяин лошади там не жил, а был, как это сказать, «в гостях» у женщины. Дверь никто не открыл, а потом, в мастерских, этот «пострадавший» озвучил, что у него угнали лошадь, потом вернули, но он бы, если бы поймал … Н-да!
На строительство дома взамен сгоревшего денег не было, цех работал, и я задумал на старом месте поставить для начала временное помещение, в котором, впоследствии, устроить баню.
Летом, задерживаясь после работы, а чаще всего по выходным, в одиночку вкопал дубовые столбы, на них уложил дубовый венец, изготовил стойки и верхний венец. Когда каркас был подготовлен, стойки закреплены, ребята помогли поднять и установить верхнюю обвязку. Директор лесхоза, Владимир Викторович, разрешил потратить немного денег, за которые шабашники во главе с Федей сначала накрыли крышу, а потом забутили и залили раствором мой столбчатый фундамент. Так что своё новое жилище стал строить как бы сверху вниз, сначала крышу, потом всё остальное.
Экономя время, да и не владея в нужной мере плотницким ремеслом, резал короткие брёвнышки, укладывая их друг на друга в простенках на шлаковату, чтобы обойтись без конопатки. Паклю взять было негде, мхом наши места тоже не особенно богаты.
Стёкла вставил прямо в оконные коробки, делая расстояние между стёклами менее пяти сантиметров чтобы, как однажды вычитал, не было перемещения воздуха внутри окна, служившее причиной намерзания воды на стёкла в морозный период. С торца, там, где планировал моечное отделение, сделал невысокое окошко, благодаря которому создавался вид, как мне потом сказали, «финского домика». Вдоль длинной стороны помещения, для хорошего освещения будущего предбанника, устроил сдвоенное, как тоже выразились в деревне, «городское» окно. Окна в дальнейшем, действительно, не намерзали.
Сделал два входа, лестницу на второй этаж внутри помещения, прикрытую позднее встроенным посудным шкафом. Но это уже потом.
Печь, первую в своей жизни, клал, в нарушении вычитанных в книжке запретов, в декабре месяце, разогревая раствор паяльной лампой на листе железа. Задумывал изначально пожить год, от силы два, затем оборудовать баню, потому и нагородил зимний и летний дымоходы, вмазал бак под горячую воду. Наполовину сложенную печь пришёл посмотреть слывший печником Старшина. Долго цокал языком, задавал вопросы, но так и не понял, как это сооружение будет топиться.
Когда печь была уже готова, настелены полы и подшит потолок, в гости заглянул Володя по прозвищу Чин, и попробовал угадать, где что будет.
- Ну, вот так кухню отгородишь, а тут как же? - и ушёл, так ничего не восприняв из моих объяснений.
Внутренних дверей до переделки в банное помещение я не планировал. Сделав выступы-полуперегородки, отделил плотной шторой спальню для девочек, приподняв в этой части помещения пол на несколько сантиметров для дополнительного тепла. Устроил по соседству с детской, за печкой, большой гардероб, в котором хранили все тряпки и одежду. С другой стороны, по диагонали сделал убирающуюся на день штору, чтобы телевизор, стоящий за полуперегородкой, был одинаково хорошо виден как с кровати, где мы спали, так и от обеденного стола, стоявшего у большого окна. В дальнем углу, так же отделённая визуально полуперегородкой, была устроена кухня, с которой можно было выйти во вторую дверь, временно, до продолжения внешнего строительства, закрытую наглухо, а также на лестницу, спускавшуюся к этой двери.
Отсутствие внутренних дверей оставляло мою «маленькую летнюю кухню», как я её называл, размером четыре с половиной на семь с половиной метров вполне просторной не только для жизни моей семьи из четырёх человек, но и позволяла накрывать стол на двенадцать персон, которые тут же, не убирая стола, могли ещё и танцевать.
Начав строительство летом, провозившись всю зиму, 1 апреля следующего года мы в неё и переехали, отпраздновав новоселье как раз в количестве двенадцати человек.
Перезимовав одну зиму, поняв, что в новых финансовых условиях дом смогу построить ещё не скоро, эту печку сломал, сложил новую, попроще. Всего прожили мы в этой «маленькой летней кухне» восемь лет.
Свободное копирование
