Наша бабушка Аганя жила в этом дворе не одна. Её дом состоял из двух половин, одну из которых занимала её сестра, бездетная бабушка Катя.
В глубине двора стоял ещё один дом, весь украшенный деревянными резными узорами. Это жил мамин дядя Алёша с женой, тётей Нюсей. Так их всегда называла моя мама, так их и я буду продолжать называть, чтобы не путаться.
Дядя Алёша, как я уяснил впоследствии, был среди начальников знаменитой Тобольской тюрьмы, работая главным врачом, но я, в свои детские годы, просто знал, что это мамин дядя. А вот его жену я часто видел по телевизору. Точнее, не её, а очень похожую на неё актрису, во всём буквально похожую, даже, по-моему, голосом, Татьяну Доронину.
Дядя был заядлый рыбак, как и многие на Иртыше. Позднее я расскажу, как в последний наш приезд в город Тобольск мы плавали на рыбалку на его моторной лодке.
В городе, и в самой Тюменской области, жила многочисленная мамина родня, но мама впоследствии отношения с ними почти не поддерживала. Приезжая на короткие, либо более продолжительные периоды, мы останавливались всегда только у бабушки Агани, куда потом приходили все остальные родственники.
Бабушка встречала всегда хлебосольном столом, а утром нас обычно ждала большая стопа тонких блинов, нажаренных на двух сковородках. Вкусно было их уплетать с клюквенным вареньем! А потом я обычно уединялся с конфетами и щедро насыпанными мне кедровыми орешками.
Взрослые, привыкшие к рыбным блюдам в голодные послевоенные годы, очень восторгались рыбными расстегаями и большими рыбными пирогами. Но мне мелкие кости, неизбежно попадавшиеся в этих выпечках, очень досаждали, потому я лично восторгов не испытывал.
Бабушка Аганя, заботливо кормившая своих гостей, хлебнув лиха, поднимая своих, если память не изменяет, шестерых детей, с внуками особенно не церемонилась. Это нам, ставшими уже родителями, кажется, что внуки для бабушек, и бабушки для внуков также близки, как и нам лично. Но от нас в обе стороны один шаг, а от внуков до бабушек уже две далёкие дистанции. Поэтому никогда бабушка не была так близка мне, как моя мама. Бабушка, в свою очередь, любила приговаривать, особенно, когда мама пыталась смягчить какие-то острые углы в её отношении к внуку, при этом иронично поглядывая:
- Дети вы дети, куда вас дети, на верёвочку поддети, и будете пердети!
Летом мне для игр был предоставлен весь двор, в котором находилось много интересного. Из фольги от шоколадных конфет, сухих соломинок и пластилина я изготавливал оружие для солдатиков, кораблики и всё остальное, на что мне хватало моей детской фантазии. Однажды бабушка, не разобравшись, смахнула весь этот, по её мнению, мусор и выкинула, что для меня, единственного ребёнка в семье, было огромным ударом. Но бабушка ответила тогда своей привычной присказкой, которую я выше уже озвучил.
Слабо помню мамину тётю Тасю, то ли мне она была тётей, а маме приходилась сестрой, уже не помню. Она работала на пивном заводе, была необъятных размеров. На работе, по рассказам мамы, она легко за один раз выпивала трёхлитровый ковш пива. Когда она с этим делом перебарщивала, то ни один мужик в одиночку её поднять не мог, потому что её тело с хлюпаньем, как кисель, выскальзывало из рук.
Однажды у мамы с папиными родственниками, жившими после разрешения выехать из ссылки, из Коми, в Явленке Северного Казахстана, зашёл спор о том, какая родня какую перепьёт. Для разрешения этого спора мама тогда вызвала именно тётю Тасю.
- Валя, ты мне главное, дай заранее сырых яиц, а рядом со мной для закуски побольше жирного поставь, - вспоминала этот случай мама.
На ударное соревнование собрались все папины дядьки и дед. На утро пришёл только один из них. Он выпил с тётей Тасей две бутылки водки, ещё одну мама ей дала в дорогу и отправила. Никто из родни по папиной линии её провожать не одолел.
Когда я сейчас задумываюсь о том, что в нашем доме было запрещено всякое спиртное практически всю мою сознательную жизнь, я думаю, что корни тех запретов торчат из всех этих застолий.
В самом Тобольске, когда собирались многочисленные родственники, застолье происходило не один день. Большой стол сначала накрывали у бабушки Агани, по всю комнату. Я, мой двоюродный брат Игорь, с которым я пробовал успеть подружиться за то короткое время, что там гостил, совсем маленькие двоюродные сёстры – отправлялись на половину бабы Кати. Она жила всегда одна, детей у неё никогда не было. Слыла она в своё время лучшей портнихой в округе, помогая своей сестре поднимать детей. На почётном месте у неё стояла швейная машинка, нам в её комнате почти ничего не разрешалось трогать. Играли мы на полу, на мягких домотканых половиках.
Родственники, собравшиеся за большим столом, много и очень хорошо пели. Чаще всего это были протяжные сибирские песни про Ермака, про бродягу, что Байкал переехал, про Степана Разина, бросающего за бор княжну, в набежавшую волну. Распевшись, обязательно исполняли на много голосов «Вечерний звон».
Пели и пили обычно до самого утра. Мы с Игорем пролезали под столом и выныривали между взрослыми, устраиваясь на свободных местах, благо по обе стороны стола стояли скамьи. Потом также под столом выбирались из комнаты.
Проснувшись утром, в комнате у бабушки мы обнаруживали только тех, кто заснул прямо за столом, на котором уже ничего не было.
К этому времени женщины всю закуску уже перемещали в дом к дяде Алёше, и, ближе к обеду, там вновь начинали петь песни. Проснувшиеся взрослые туда подтягивались, веселье продолжалось вновь до самого утра, а потом могло опять, на следующее утро, перейти к бабушке.
Папа мой не пил вообще, ни грамма, в этих многодневных застольях никогда не участвовал, да и жили мы, как я уже упомянул, тот единственный год, полностью проведённый в Тобольске, на другом берегу Иртыша.
