Март 1890 г.
ИЗ ФЮСТЕЛЬ ДЕ-КУЛАНЖА*
(Гражданская община античного мира).
* Фюстель де Куланж — французский историк (1830—1889 г.).
..."Великие перемены, наступающие повременам в общественном строе, не могут быть плодом ни случая, ни одной только силы. Причина, их порождающая, должна быть могущественной и заключаться в человеке. Если законы человеческого общения теперь не таковы, как в древности, значит — изменился в чем нибудь сам человек. Действительно, есть часть нашего существа, изменяющаяся с ходом времени,— это наше разумение. Оно всегда движется и всегда идет вперед и благодаря ему подвергаются переменам наши учреждения и наши законы. Человек не думает теперь так, как думал двадцать пять веков тому назад, а оттого и управляется иначе". (Стр. 3).
..."С законами и учреждениями сопоставьте верования — факты тотчас уясняются... Если восходя к первым временам данного племени, т. е. к эпохе, когда оно основало свои учреждения,— мы вникнем в понятие его о человеческом существе, о жизни, смерти, загробном бытии, о божественном начале,— то откроем тесную связь между этими мнениями и древними нормами частного права, между вытекавшими из тех верований обрядами и политическими установлениями". (Стр. 4).
ИЗ ДОН КИХОТА
...Дело не в чуде, а пусть каждый обращает внимание на то, что говорит о ком бы то ни было и не пишет всего, что взбредет ему на ум. (Слова Санчо-Пансо о Сид-Гамед-Бененгели, стр. 30, т. II).
...Вы знаете, в комедии труднее всего обрисовать роль глупца, потому что нужно быть очень неглупым человеком, чтобы с'уметь во время прикинуться дураком. (Слова Дон Кихота — стр. 32, т. II).
..."Девке лучше найти дурного мужа, чем хорошего любовника"— мораль жены Санчо-Пансо.— "Лучше хорошая надежда, чем плохая действительность" — мораль Дон Кихота.
...Что касается до простолюдинов, то о них замечу, что служа к распространению рода человеческого, они не обращали на себя внимания истории. (Слова Д. Кихота племяннице. 49).
...Поэзия подобна прелестной девушке, в самом нежном возрасте, которую наряжают и обогащают несколько других красавиц, олицетворяющих разного рода знания, потому что поэзия почерпает слово свое из науки, возвеличивая в свою очередь науку... (Слова Дон Кихота дону-Диего, стр. 124).
Operibus credite non verbis {Верьте делам, а не словам.} (комед. Петр.).
...Один Бог знает, существует-ли на свете Дульцинея?.. Это один из тех вопросов, до окончательного разрешения которых не следует доходить. (Д. Кихот).
...Добродетели в человеке не знатном заслуживают большего уважения, чем порок в знатном (Д. К.).
...Человек этот во всем сомневается и между тем всему верит — так характеризует Д. Кихот своего оруженосца и это, пожалуй, самая характерная черта С. Пансо.
...Приди, о смерть, приди, но только
Таинственно и тихо так,
Чтобы не ожил как нибудь я
От радости, что я умру...
О Боже, что у нас делалось, когда наши поэты принимались сочинять так называемые seguidillos, бывшие в большой моде в Кандае. Можно сказать, что в них танцовала душа, волновалось тело, заливался смех и восторгались все чувства... Еслибы я была хорошей дуэньей,— я не верила бы подобным изречениям: я живу умирая, сгораю во льду, мерзну в огне, надеюсь без надежды и, уезжая, остаюсь. (Слова гр. Трифанды).
Дурак лучше знает свой дом, чем умник чужой (одна из пословиц Санчо-Пансо).
Ко всей этой коллекции смешных испанских глупостей Д. Кихота и С. Пансо переводчик Сервантеса г-н В. Карелин приложил очень смешную русскую глупость в виде своего критического этюда "Донкихотизм и Демонизм". "Дон-Кихот, говорит он,— великий человек, обладавший богатыми внутренними силами",— что пожалуй совершенно справедливо,— "но он не вынес окружавшей атмосферы и заболел. Колумб или Гусс жили тоже в нездоровой атмосфере, но из многих повалившихся вокруг силачей, спаслись, не чудом, конечно, а вследствие известных причин, доискаться которых мы не можем при современном состоянии психологической гигиены". Бедный Сервантес,— он полагал, что совершенно ясно указал причины сумасшествия несчастного ламанчского гидальго — в нездоровой умственной пище, состоявшей исключительно из рыцарских романов, тогда, как Гусс, например вовсе их не знал. Но вот его переводчик утверждает, что эти причины до сих пор неизвестны,— да и мог-ли знать их Сервантес, когда еще и в наше время — нет "психологической гигиены". А без психологической гигиены... "веревка вещь какая?..."
Вообще весь этюд Карелина явление чрезвычайно характерное в своем роде: через несколько страниц после этого замечательного вступления, он пускается в длинные рассуждения о том, что Д. Кихот, сознавая ненормальность окружающего строя и не веря в благотворность частной филантропии (откуда это взято,— ведь этюдов Милля также не было во время Сервантеса, как и психологической гигиены?) — в то-же время не знал политической экономии. Да если-бы и знал... И. Г. Карелин пускается в соображения о том, что было-бы, если бы Д. Кихот знал политическую экономию. Тогда ему грозила опасность "придти к каким нибудь мальтусовским выводам". И т. д., и т. д. Что за наивная попытка — измерить гигантские общечеловеческие типы аршином маленькой современной минутки. Не менее яркое доказательство, что наука даже и "современная" имеет своих Санчо-Пансо и что филистерство и педантизм так-же вечны, как и донкихотизм, столь глубокомысленно комментируемый г. Карелиным.
"Придерживаясь подлинника Сервантеса" — г. Карелин может "почти безошибочно сказать, что вышло-бы из Д. Кихота при других условиях жизни. В классической Греции, например, он был бы чем нибудь в роде... Сократа"! Опять наивнейшее непонимание, истекающее из не менее наивного преклонения перед теориями о "влиянии условий и среды". Дон-Кихот Сервантеса — есть во 1-х вечный тип, никогда и ни при каких условиях неумирающий и надо думать,— имеющий существовать и впредь до скончания века. И уже только во 2-х испанец такого-то века (конца XVI и начала XVII). Причины помешательства дона Алонзо Кихадо, гидальго из Ламанча — совершенно ясно указаны Сервантесом, но для того, чтобы данные условия так ярко отразились в данном характере и дали такой пышный плод — нужна была глубокая основа в типических свойствах характера, а свойства эти таковы, что никакие условия воспитания и среды не сделали-бы из "воображающего" и непосредственно-действующего Д. Кихота — анализирующего критика — Сократа! Не понимать этого — значит не придавать никакого ровно значения бессмертному образу ламанчского рыцаря, или придавать ему значение слишком узкое и временное. Неужели г. Карелин может утверждать, что при "условиях классической древности" не было своих дон-Кихотов, и что в Испании времен Сервантеса совсем таки не было людей сократовского типа? Нет, из дона Алонзо вышел Д. Кихот потому во 1-х, что он был дон-Кихотом по природе, родился с перевесом воображения и непосредственно-деятельных импульсов над анализом и критикой. Чтение же рыцарских романов и атмосфера, наполненная призраками умирающего феодализма — это факт вторичный, придавший Ламанчскому гидальго окраску его времени и места... Это только временная оболочка, одежда никогда не умирающего типа.
А вот, отчего являются Дон-Кихоты в человечестве во все времена,— (а не в Испании и не в XVI веке,— как наивно спрашивает г. Карелин, сравнивая Д. Кихота с Колумбом и Гуссом и недоумевая, отчего те не сделались "больными" дон-Кихотами) — это вопрос, на который едва-ли когда нибудь ответит самая научнейшая из научных "психологических гигиен",— потому, что в своем бессмертном романе Сервантес зачерпнул такие глубины человеческого духа, где мы имеем дело уже с первичными так сказать фактами человеческой природы. Дон-Кихоты есть в человечестве,— как есть и Гамлеты, как есть и Сократы. Это факты, которые всякая "психологическая гигиена" обязана будет принять целиком, как они есть... А отчего тот или другой Д. Кихот заболел и окончательно рехнулся,— ну, на это пожалуй Сервантесы, не знающие психологической гигиены,- отвечают право довольно удовлетворительно. ..."Переводить с одного языка на другой — говорит Д. Кихот одному переводчику,— все равно, что переворачивать кверху ногами (— не наизнанку-ли?) фландрские обои, показывая какие-то неясные фигуры, по которым невозможно составить точного понятия ни о красках, ни о целом картины"... И даже в этом отрывке, порицающем переводчиков (единственное оправдание которых рыцарь видит в том, что они, пожалуй могли-бы заниматься чем нибудь гораздо худшим) — русский переводчик не воздержался от грубой ошибки: очевидно даже для неучившихся испанскому языку, что речь идет о вывернутых на изнанку, фландрских обоях, причем на оборотной стороне есть и рисунок и краски, но и то и другое — в искаженном виде, тогда, как "кверху ногами" (?) повернутые обои все-же сохранили-бы, если не рисунок, то краски неприкосновенными...
... "Мне казалось, что с небольшими изменениями во всех этих книгах описывается одно и то-же, и что в этой книге нет ничего больше, как в той и в последней найдется то-же, что в первой"... (Каноник дон-Кихоту).
... Хотя я знаю, что похвалы самому себе часто говорят не в нашу пользу, тем не менее не отказываюсь от них, когда не нахожу вокруг себя никого, кто-бы мог говорить за меня... (Дон-Кихот дону Диего де Мирандо, т. II стр. 120).
Садовник Андрю Ферсервис (в Осбальдистон-голле, роман Роб-Рой {Роб-Рой — роман Вальтер Скотта.} высказывает ту-же мысль: "Плохое дело ждать, пока другие люди оценят тебя по достоинству".— Некоторые из наших писателей держатся видимо этих мудрых правил {Следующая запись в тетради дневника 1890 года носит дату 12-го августа. До тех пор В. Г. совершил весной 1890 г. поездку в Павлово (с 22 апр. по 6 мая) и летом того-же года две экскурсии: одну — между 10 и 20-м июня — в Арзамас (здесь В. Г. интересовала бывшая худож. школа Ступина, о которой он задумал истор. повесть на основании архивных матерьялов, с которыми он познакомился, работая в Нижегор. Архивной Комиссии), и в соседние с Арзамасом монастыри — Дивеево, Понстаево и Саров; другую экскурсию на Светлояр по Ветлуге, между 5 и 14 июля. Во время этих экскурсий В. Г. вел записи в записной книжке и в дорожном альбоме. Часть этих записей печатается в наст. изд. в томе XXIII.}.
Свободное копирование
