Дневник (1881-1893) - 27

26 мая

СТРАННЫЕ СНЫ*

* Настоящий незаконченный отрывок набросан на страницах дневника карандашом, беглым почерком. На полях вдоль первой страницы записаны характерные народные выражения.

Я не знаю, что они означают, мои сновидения, но так как говорят, что сны имеют всегда реальное основание [в] действительности, то я считаю нужным рассказать несколько предшествующих, впрочем совершенно незначительных, обстоятельств.

Мы собрались с женой в деревню. Впрочем, я могу начать ближе, а именно с той минуты, когда поезд остановился на Канаевской станции и мы с женой вышли в зал I-го и II-го кл. Жена ушла в дамскую комнату кормить ребенка, а я пошел нанимать лошадей до К. {Кузнецовка — имение А. С. Малышевой, сестры жены В. Г.}.

Перед вокзалом стояло несколько повозок. Ближе других оказался высокий мужик с длинной бородой, перешибленным носом и бегающими глазами. Звали его как оказалось Тимофей Васильевич. Он был ямщик и держал постоялый двор. Кроме меня на станции вышли из поезда чиновник с красным околышем и какой-то толстый господин чрезвычайно покладистого нрава. Услыхав, что мне надо в К. и что чиновник дает не более рубля Т. В. пристал ко мне. Его телега на железном ходу, лошади лучше других, цена умеренная — 3 1/2 за две подводы. Через несколько минут я с женой был уже в избе Т. Вас. и на столе стоял самовар.

Мои чемоданы увязывали на дворе.

— Ну, что, скоро готово? — спросил я, выйдя в сени.

— Готово то готово, да вишь неладно у нас с тобой.

— Что?

— Баба ругает меня... Оплошка вышла. Пассажиров то много...

— Ну?

— Дешево взял я. Видишь главное дело,— еще лошадь припрягать придется. Сундук тяжел.

— Ты на вокзале вещи смотрел.

— Смотрел, да видишь ты. Эх,— вот мои приятели с другими поехали, ей Богу.

Он снял шапку и почесал в голове с видом крайнего огорчения глядя вслед проехавшему чиновнику и толстяку, на которых не обращал внимания на вокзале.

— Да ведь он поехал за рубль.

— Как за рубль?

— Так, я ведь слышал.

— Эх зря говоришь. Страсть не люблю, кто зря говорит. Ей Богу... Это мне, кто зря говорит,— просто и-и.

Он схватил с головы картуз и кинул об землю. В эту минуту проходила через сени его баба, старая некрасивая и довольно злая.

— Чего кидаешься!.. Шапки-то не жалко, что-ли? Эдаки цены с седоков брать, небось нову не на что купить будет...

Я чувствовал, что все это одна комедия,— и грубость ямщика, и притворная злоба бабы (они очень дружелюбно совещались обо всем этом за минуту перед тем), но вместе с тем, я чувствовал также, что мне надо уступить. Ямщики раз'ехались, наши вещи все находились в избе Тим. В., мой ребенок плакал, жена нервничала...

— Тебе что-же нужно, говори прямо.

— Прямо буду говорить: полтинник! — решительно сказал ямщик.

— Ну, мне полтинника не жалко, прибавлю, а только это очень нехорошо: ты бы сказал на вокзале, а то заманил к себе, видишь, что ямщиков мне теперь разыскивать трудно...

— Не розыскать, ей Богу,— торопливо вставил Т. Вас.

— Запрягай.

В избе я застал еще двух посетителей. Оказалось, что изба моего хозяина нечто вроде постоялого двора и теперь два царицынских мужика кудластые и бородастые торговались с хозяйкой.

— Похлебать нам, двоим, да самовар.

— Ладно.

— А что например возмешь?

— 15 копеек.

— Что больно дорого?

— А дорого, ступай в друго место.

— А ты уважь хрестьянам. Ты вот с них подороже возьми, а с нас что взять (мужик кивнул в мою сторону).

Заметив, что я услышал разговор, хозяйка сердито прикрикнула на мужиков. Те сели на скамейку у стола.

Я чувствовал себя довольно скверно. Признаюсь, пароходные лакеи в грязных фраках и сомнительной белизны белых галстуках производили на меня более отрадное впечатление.

— Что угодно господин... Биток?... Сей минут-с.

Даже кондуктора с громкими возгласами — "билеты пожалуйте, господа, ваши билеты" — все еще казались мне сносны. Когда я уходил с парохода лакеи, подобрав животы, наклонясь довольно грациозно вперед, выпячивали на меня подобострастные взоры, деликатно ожидая подачки. Кондуктор вкрадчиво наклонялся к моему уху и конфиденциально шептал:

— Дитю вашему ежели холодно,— затопить можно печечку... Конечно теперь по правилу не полагается, а все таки можно для хороших господ.

И кондуктор в одно и то же время пояснял взглядом, что именно он разумеет под "хорошим господином" и спрашивал действительно-ли я желаю таковым считаться. Хочу — хорошо, не желаю,— тоже хорошо. И все это культурно, деликатно, благородно. А теперь, выйдя с вокзала, я сразу почувствовал себя в другой, странной и шероховатой среде. Здесь меня сразу взяли в плен, требования пред'являли грубо и прямо, и не менее прямо заявляли, что меня рассматривают, как человека, обязанного платить больше по самому моему положению.

Хозяйка взяла с меня вдвое против хресьянской цены и мы тронулись в путь.

Большое село раскинулось на бугре на дороге.

— Это Ш.?

— Самая она!

— Сколько осталось?

— Верст 8.

— Значит, можно доехать без остановки. Будет к вечеру дождь.

— Нет, надо остановиться,— лошади устали. И ямщик без церемонии поворачивает к селу.