Как только человек попадал на определенный уровень, ему было обеспечено пристальное внимание и постоянная опека. Если его слова и поступки не выходили за рамки того, что считалось допустимым, его не трогали и, даже, предлагали свою помощь.
Я столкнулся с этим на первом курсе, когда меня вызвали в кабинет секретаря парткома ВГИКа, хотя членом партии я не был.
Кто-то мне сказал:
- Тебя вызвает секретарь парткома Горячев. Я спустился на первый этаж, постучал и зашел. В кабинете, кроме Горячева, сидели два человека: веселый и круглолицый и худенький, скромный, чернявый.
- Товарищи из Комитета госбезопасности, хотели с тобой поговорить. - сказал Горячев, отводя взгляд. - Я вас оставлю, не буду мешать... - замявшись добавил он, взял со стола какие-то бумажки и вышел.
- Меня зовут Виктор Петрович, а моего коллегу Михаил Вячеславович. – сказал круглолицый. - Мы – кураторы ВГИКа от Комитета. Вот, почитайте... - он протянул мне конверт. – Пришел на вас сигнал.
Я взял письмо и стал читать. Это был анонимный донос о том, что я занимаюсь нелегальным частным предпринимательством и таким, как я, не место во ВГИКе – главном идеологическом высшем учебном заведении Советского Союза. Я легко вычислил, чья это работа, вернул им письмо, но когда они спросили, кто это мог написать, я сказал, что догадываюсь, но разберусь с этим персонажем сам. Тогда они перешли ко второй части:
- Нам очень важно знать, о чем говорят на курсе. – сказал Михаил Вячеславович. – ВГИК готовит бойцов идеологического фронта, здесь учится много иностранцев. Мы рассчитываем на вашу помощь. Вот наш телефон. Он протянул бумажку. Это Управление по Москве и Московской области. У нас в городе есть квартиры, где мы можем встретиться.
В СССР было не принято отказывать всесильному ведомству в таких просьбах. От них зависели жизнь, работа, карьера. Я взял бумажку с телефоном, прочел номер: 224 3906 и сказал:
- Я не буду стучать на моих товарищей. Вы, наверно, прочли мое личное дело. Но, если я увижу, что кто-то хочет взорвать Большой Каменный мост, я обязательно позвоню.
В то время у меня за спиной были четыре года колонии особого режима в Нижнем Тагиле – в 1922 году она была создана по приказу Дзержинского, и ее бессменным директором была колченогая соратница «Железного Феликса» Зинаида Федоровна Лапенко по кличке «ЧП». Тенью за ней следовал ее беззвучный супруг Николай Петрович – «Никола». Колония находилась в лесу по адресу улица Малая Кушва, дом №1. Злые, молчаливые, вечно голодные уральские колонисты ночами грабили ползущие по Чуйскому тракту грузовики и промышляли набегами, пугая местных жителей. Официально заведение называлось «Нижнетагильский детский дом с особым режимом закрытого типа для трудновоспитуемых детей номер один». И в Союзе это действительно был дом «номер один» со своим участком на тагильском кладбище.
Я оказался «трудновоспитуемым», и эта бессрочка, откуда нищим витязям на распутьи была дорога только в армию, тюрьму или могилу, научила меня простым и ясным правилам поведения: не верь, не бойся, не проси.
Гэбэшники оказались приятными в общении и вполне адекватными людьми. Я думаю, что моя реакция была достаточно необычной для них, но, как ни странно, вызвала уважение, что я понял из дальнейших событий.
Я подумал, что в первую же сессию меня отчислят.
Но в зимнюю сессию отчислили Пинягину, Барыкина и Жеребко.
Во ВГИКе было много иностранцев - неслучайных граждан из разных стран. В общежитии жил сын императора Эфиопии Бузуайеху Тефери, в одной комнате с ним жил англичанин Уильям - сын издаваемого в СССР "прогрессивного" писателя Олдриджа. У нас на курсе училась Майя Симон из Швейцарии, внучка классика французского кино Мишеля Симона. На операторском факультете учился двухметровый красавец-блондин Харальдур Фридриксон - будущий основатель исландского кинематографа.
Вечерами он иногда приходил ко мне, мы пили «Кабернэ», беседуя о искусстве.
Напротив ВГИКа помещался Институт Марксизма-Ленинизма - главная идеологическая цитадель коммунизма. Во главе этой загадочной организации был академик Федосеев, член ЦК, автор вузовских учебников по научному коммунизму. Алеша, его сын, был мой товарищ.
Тогда трудно было себе представить, что компартия превратится в кучу жадных и наглых капиталистов и разворует страну. Возвращение старой вывески – это наглая, циничная издевка, демонстративное унижение с уверенностью, что “пипл схавает”.
Среди людей определенного круга существовало негласное правило толерантности: все относительно лояльны и власть не используется для сведения счетов. Взбесившаяся власть одинаково опасна для всех. Особенно опасна, когда внутренние конфликты становятся достоянием гласности.
Близкие к высшим эшелонам власти свободно (и весьма критически) говорили обо всем и госбезопасность тактично держалась на расстоянии. Все что говорилось, оставалось в пределах этого круга - это тоже было негласное правило. Нарушение этих правил было опасным.
