Воспоминания анархистки - 139

Вскоре после этого визита Мария Константиновна зашла к нам сама, сидела довольно долго и сказала, что А.И. достаточно наслышан о нас и хотел бы с нами познакомиться. Затем пришел и он сам с Натальей Алексеевной и пригласил нас к себе в гости. Мы пришли и — стали бывать, «три Михайловны», как они нас звали, потому что вместе с нами к ним ходила и наша племянница Ирина. После смерти нашей сестры Любаши она перебралась из Москвы в Рязань, поближе к нам, получив в результате обмена на Первомайской улице хорошую квартиру с телефоном, которым в сложных ситуациях пользовался и Солженицын.

Все мы трое очень сблизились с этой семьей. Я не побоюсь сказать, что мы были действительно дружны.

При всем том, что А.И. постоянно был раздражен оттого, что приходят люди, мешая ему работать, отрывают от дела и просто создают в квартире посторонний шум, он не забывал иногда, если я оказывалась при подобных «выговорах», которые он делал временами Марии Константиновне по поводу ее знакомых, сказать: «А вот вы можете ходить к нам в любое время, когда захотите...» И я действительно ходила чаще, чем Татьяна и Ирина, порой по два раза на неделе. Когда же А.И. с женой куда-либо уезжали, то просили, чтобы я бывала у Марии Константиновны еще чаще...

Вечерами, особенно когда А.И. выходил к столу, у нас возникали оживленные разговоры обо всем, что его интересовало, что происходило в нашей стране и вообще в мире. Со своей стороны, он рассказывал, как его принимал Хрущев, как сначала «со всеми почестями» принимали его у Твардовского, как он жил у Чуковских, о знакомстве с Ростроповичами, но все это было интересно именно в разговоре, к случаю, и не отпечаталось в памяти. Да и сам он, мне кажется, жил совершенно не этим, не людьми, с которыми встречался, а своей работой, о которой никогда не рассказывал. Помню, во время одного такого разговора я спросила его, что собой представляет Вишневская? Он посмотрел на меня с удивлением, даже запнулся на какой-то момент, а потом, едва заметно пожав плечами, произнес: «Обыкновенная актриса».

Все это объясняет, почему мне так трудно рассказать что-либо о нем и о наших с ним отношениях. О близком человеке всегда рассказывать трудно, особенно, когда ты изо дня в день живешь бок о бок с ним, а человек этот, фактически, не «живет», а работает, причем работает каждую минуту, даже когда сидит вместе со всеми за вечерним чаем и рассказывает о чем-то сиюминутном и неважном. Мы всегда чувствовали, что с нами находится только малая его часть, все остальное включено в процесс, о котором нам пока не дано знать, но который и является для него самым главным в жизни, может быть даже «формой существования».

Долгое время мы не знали о том, что именно тогда он писал первый вариант своего «ГУЛАГа». Отсюда и его сосредоточенность, и постоянная боязнь, что об этом станет известно «органам» и у него изымут труд, который больше, чем что-либо, подготовил крушение партийного режима у нас в стране и способствовал формированию взгляда мировой общественности на смертельную опасность коммунизма для всего человечества.

Я знаю, что поначалу у него не было никаких документов, они появились уже потом, когда «ГУЛАГ» стал ходить в самиздате. До этого он писал свой первый вариант лишь на основе собственных впечатлений и рассказов бывших лагерников, причем всё это он должен был запоминать, поскольку записывать боялся и делал это лишь в исключительных случаях. Отсюда и некоторые ошибки даже в воспроизведении наших рассказов. Например, я никогда ему не говорила, будто бы Берту Гандаль сажали в пробковую камеру — это никому не было нужно.[1]

Так вот, А.И., как я уже сказала, по моему мнению, не любил и не умел просто разговаривать с людьми: они были ему не нужны в жизни, в быту, скорее только мешали, но когда ему требовалось собрать материал для «ГУЛАГа», он готов был на все. Денег у него не было, они с женой копили их всю зиму на отпуск, а потом летом отправлялись по добытым адресам бывших лагерников на Север, в Архангельскую область, в Сибирь, под Тайшет, или на велосипедах — для экономии — в Прибалтику... На последней странице первого варианта было написано, что «Архипелаг ГУЛАГ» создан на основе рассказов двухсот двадцати пяти человек, чьи фамилии и имена с адресами переданы адвокату автора в Швейцарии на случай необходимости свидетельских показаний и приведенных в книге сведений. Затем в этот список он добавил еще два имени — Татьяны и Анны Гарасевых, поскольку использовал наши рассказы о «Майкопском деле»[2], об Ирме Мендель[3] и Берте Гандаль[4], о пытках в Грузии[5], истории толстовца Е-ва[6], о рязанской ЧК и рязанских концлагерях, о сионистах-социалистах[7] и некоторые другие сюжеты.