Воспоминания анархистки - 134

Хрущевские времена были полны так и не сбывшимися надеждами. Как мы ждали перемен! Везде, хотя часто с опозданием, снимали сталинские портреты, стаскивали с постаментов его статуи, и мы знали, что когда-нибудь, пусть даже еще очень не скоро, вот так же будут стаскивать монументы его предшественника, Основателя, залившего потоками крови Россию, разрушившего историческое дело огромного народа... Хрущев наших надежд не оправдал, хотя его заслугой навсегда останется и XX съезд с его действительно историческими решениями, и освобождение миллионов узников, осужденных по зловещей 58-й статье, и начало реабилитации погибших. Правда, что произошло на этом съезде, мы тогда толком не знали. По городу ходили слухи о каком-то «письме», которое зачитывали на собраниях, но не везде и не всем.

Однажды я зашла по какому-то делу в бухгалтерию. Там, окруженная сотрудниками, вся красная и злая стояла секретарь нашей парторганизации Анна Даниловна Белова, муж которой работал тогда следователем в МГБ, и огрызалась: «Ну и что, что читают? Нет у нас распоряжения читать...» А когда на нее напали с новой силой, уже с угрозой закричала: «А вот пойду и позвоню сейчас о вас в райком!» — «Идите, идите! — закричали все. — Мы тоже хотим знать. Чем мы хуже других?..» Ждали ее минут пять. Она вернулась такой же злой, но сообщила, что в райкоме согласны, и если сотрудники настаивают, то вечером будет чтение пресловутого «письма».

До восьми вечера оставалось мало времени, но мы сделали все возможное, чтобы предупредить утреннюю смену, и потом удивлялись, почему же пришло так мало народа. Парторганизация и здесь нас перехитрила: как только ушли последние больные, она перекрыла главный вход. Остался открытым «черный», но не все наши догадались в него зайти. В других же учреждениях, насколько мне известно, слушателей подбирали специально.

Мы сидели в полуосвещенном зале в передних рядах и не шевелились. Сначала читала Белова, но читала как-то неуверенно, и нам казалось, что она читает не всё. Затем ее сменил молодой врач, участница нашей самодеятельности, поэтому она читала артистически. Чтение длилось часа два. Впервые партия публично признавалась в своих злодеяниях. Никто из сидевших в зале не задал ни одного вопроса. Мы молча расходились по домам, чтобы всю ночь обсуждать услышанное со своими.