Зима 1942-43 г.г. была уже по-настоящему голодной. Продукты выдавались по карточкам и в мизерных количествах. Карточки полагались рабочим, служащим и иждивенцам. Рабочий у нас был один - дедушка, ему полагалось 800г. хлеба в день а всем нам, иждивенцами – по 400г. На карточки следовало получать и жиры и сахар – по 100 г. в месяц, но этих продуктов не было, а вместо сахара, например, карточки отоваривали патокой, это отходы сахарного производства – отвратительная, коричневато-чёрная жидкость, почти не сладкая и с неприятным запахом. Меня постоянно не покидало мучительное чувство голода. Есть хотелось всегда,и ради кусочка чего-нибудь съестного готов был пойти на всё.
О тяжелой, голодной жизни в тылу, в эвакуации, написано столько, что даже и вспоминать об этом не хочется. Но один случай, особенно остро врезался в мою память И хоть писать о нём тяжело и неприятно, я всё же расскажу эту историю. На её примере видно, насколько много в то время значил всего лишь кусок хлеба.
Каждый день бабушка всю дневную норму хлеба делила на порции, по кусочку для каждого члена семьи. Порции были очень небольшие. Хлеб лежал в специальном сундучке. Вечером, перед сном бабушка открыла сундучок и дала мне кусочек хлеба. Хлеб для мамы и дедушки, остался в сундучке. Я съел свой кусок, но есть очень хотелось ещё. А, главное, кусочки хлеба, которые были в сундучке, стояли у меня перед глазами. Появилось непреодолимое желание взять и съесть ещё. Ведь вот он, хлеб, рядом. Я понимал, что делаю нечто недопустимое, постыдное, но преодолеть себя не смог. Когда бабушка отвернулась, я открыл сундучок, схватил кусок хлеба и буквально запихнул его в рот. Проглотил целиком, давясь и не жуя. И, испытав блаженное чувство удовлетворения, как ни в чём не бывало, лёг спать. В доме было жарко натоплено, поэтому спал я почти голышом.
Проснулся от крика деда, который, ещё не раздевшись, с мороза, стоял возле моей постели с кучерским кнутом в руках (видать, бабушка обнаружила пропажу и рассказала ему об этом).
- Ты зачем, мерзавец, украл хлеб?! - кричал дед - Что, только тебе одному надо есть ?!
Сдёрнув одеяло, он с размаху перетянул меня кнутом по голому телу. И яростно произнёс:
- Больше ты красть не будешь!
Этой боли я никогда не забуду. Меня вообще никто никогда дома не бил. Поэтому потрясение от пережитого было огромное. И эту боль, и этот урок я запомнил на всю жизнь. И, действительно, никогда больше не брал чужого. А зла и даже обиды на деда у меня не было. Несмотря на такую жестокость, в моём понимании он был прав.
Чтобы как-то выходить из положения, буквально, чтобы выживать, бабушка организовала маленький семейный бизнес (правда, слова такого тогда мы не знали). На свои сбережённые деньги она покупала на рынке муку –«грубый помол» (белой муки мы давно не видели) и делала из неё «тейгелах». Это такое еврейское лакомство. Из теста она лепила тонкие, длинные «колбаски», нарезала на кусочки, скатывала их в маленькие шарики и обжаривала в каком-то жире. Потом раскладывала эти шарики в один слой на доске и заливала их густой горячей патокой. Вообще-то для «тейгелах» надо было использовать мёд, но его у нас и в помине было. Когда всё это застывало, получалось очень вкусно, как орешки. Бабушка нарезала пластинки на маленькие кусочки, и я продавал эти сладости на улице Кирова. Бабушка мне полностью доверяла: вырученные деньги я до копейки отдавал ей, а за труды она угощала меня (и только меня!) кусочком «тейгелах».
Такая торговля была ещё и безопасной: милиция детей не трогала.
Свободное копирование
