То, что нельзя забыть - 74

Реплика с вопросами без ответа.

Найдется ли сколько-нибудь внятное оправдание вторжению театральной режиссуры в литературный жанр прозы — единотворческий, не признающий соавторства. Равно как поэзия, живопись, музыкальная композиция, и уже только тем чуждый театральному. Коллективному по определению. Бесцеремонно используя чужое, завершенное в своей форме произведение, кастрируя, подчас дополняя (!), меняя структуру с целью втиснуть в прокрустово ложе театрального размера и сценического времени. И т.д. и т.п. По существу, совершается этическое преступление. Но в афише это именуется невинно: инсценировка, адаптация, по мотивам… и еще черт знает чем. Вивисекции подвергаются, как правило, произведения больших писателей, давно умерших, которые не могут защитить свое имя, свое выстраданное, глубоко пережитое творение, в котором автор просеивал каждое слово через сито родного языка, как золотоискатель песок в поисках крупицы чистого золота: место этого слова в предложении, предложения в абзаце, абзаца в общей композиции… И так до последней запятой и точки в конце.

Вопрос. Каким нравственным правом пользуется режиссер, и почему эта порочная практика считается приемлемой? Примеров таких вторжений множество. Приведу лишь один, пережитый мною болезненно много лет тому назад. Роман Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита», своевольно конвертируемый режиссером Ю. Любимовым в иной жанр искусства, был тем самым насильственно привлечен, как и имя писателя, к пособничеству успеху или неуспеху спектакля. Вообще-то спекуляция чужим именем в русском языке имеет определение.

Режиссер должен был знать принципиальное неприятие Булгаковым чьего бы то ни было вмешательства в свои произведения (истории с Вересаевым, Пырье­вым, Станиславским). Где там! Своя корысть ближе к телу.

Отчего выдающийся драматург эпохи избрал жанр прозы для «Мастера…»? Разве это не вопрос? Стоит обратить внимание, что в мистически-загадочном романе нет героя с яркой персонифицированной характеристикой. Большой художник ничего не делает просто так. В его произведениях нет ничего случайного. А если речь идет, как в нашем случае, о большом писателе ума проницательного, то тогда тем более. Мы не знаем, как выглядел Мастер, Маргарита. Мы внимаем словам, вложенным автором в уста дьявола-Воланда, но не видим его. Он не присутствует физически.

Как было не обратить внимания на эпиграф к роману:

«Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».

Вопрос. Допустимо ли на «часть той силы…» надевать человеческое мир­ское лицо? Не здесь ли надо попытаться найти ответ на вопрос о жанре, избранном автором для романа? Писатель рассчитывает всегда на талантливого, умного читателя. Думая о нем, оставляет пространство мысли, поощряя игру его воображения, фантазии. Ведь можно допустить, что писатель не глупее режиссера. Если режиссер пользуется его дарами, то должен хотя бы его почитать. А иначе что получается — слова, вошедшие в сознание читающей публики как метафора, несущая мысль аллегорическую, — «рукописи не горят» — звучит с подмостков патетической бытовухой, к тому же с намеком на кукиш в кармане. Ясно, что дело вовсе не в исполнителе роли. Произнеси эти слова Воланд — Пол Скофилд, Роберт Редфорд или Андрей Попов — они бы равно прозвучали фальшивой нотой. Тут другое, тут грубо нарушена режиссером внутренняя форма слова. Оттого и содержание фразы становится искривленным, ложным. Убежден, что рано или поздно этот метод, противный нравственности, станет сюжетом серьезной полемики.

«Дикий мы, темный, несчастный народ», — записал Булгаков в 30-е годы. Это не кукиш в кармане в 70-е.

В эти годы на М.А. была спущена холуев режима гончих стая. Зарплатные патриоты, орденоносные «деятели культуры» гнобили писателя. Нужда вошла в дом костлявой старухой. И в это же время Михаил Булгаков добровольно снимает со сцены Художественного театра своего «Мольера», потому что Станислав­ский позволил себе править пьесу. Как бы поступил он, будь жив, с «инсценировкой» Ю.Л., уже, наверное, гадать не надо.

Между прочим, риторически.

Сталин — мог ли прочитать неоконченные отрывки «Мастера и Маргариты»? А если читал, то наверняка не пропустил мысль Булгакова о возможном дуализме добра и зла, совместности дьявола с любовью. Сатана не только сочувствен достоинству и любви, но и помогает их воплощению. Тирану могла быть лестна бесовская возможность вскрывать «сейфы человеческих душ», извлекать их, изобличать перед «честным народом», губить.

Болезненно мнительный и трусливый Сталин мог наградить Булгакова, не очень при этом ошибаясь, даром прорицателя и вещуна.

Что-то похожее было в отношении тирана к Пастернаку. Не в силах приручить, он боялся их. Не посмел казнить своими руками.