Воспоминания Елены Робинсон - 50

Писательница Лидия Чарская

Наше движение душ, воспитанное дома, постепенно уходило из советских детских книг и школы. Вот это сострадание, желание бескорыстно отозваться на чужое горе, проснувшееся в нас, мы неожиданно обнаружили в книге Лидии Чарской. Словно по Божьей воле, истрепанная по листикам Чарская, каким-то образом проникла в наш класс и прямо во время уроков, едва слышно, шелестя под партами листками, передавалась по всему классу. Откуда появилась эта книга, кто притащил её в класс – было неизвестно. Детские произведения Л. Чарской не соответствовали советским стандартам, их изъяли из библиотек и уничтожили. Но наши ученицы находили в них то, чего не хватало нам в советской детской литературе. Чарская хорошо разбиралась в детской психологии, и мы с жадностью читали о доброте, отзывчивости, любви к ближнему, Вере в Бога, что особенно заставляло многих открывать в себе эту закрытую тайну. Благодаря её произведениям, мы улавливали дух целомудрия, смирения, терпения и любви…

Воспитательница души, детская писательница Чарская, так заинтересовала девочек, что смелая Людка, не боясь последствий, а скорее, умело скрывая, что ознакомлена с запрещенной литературой, подошла к учительнице и наивно спросила: «Почему запрещена Л. Чарская!». Учительница как-то неуверенно, как мне показалось, ответила ей следующее: «У вас есть список книг, которые необходимо прочитать. Зачем засорять голову дамскими сантиментами, слезами, ненужным мусором советской школьнице». Слова учительницы еще сильнее подзадорили мой интерес к Людке. Я пристально посмотрела на нее и, уловив мой взгляд, она спросила: «Что тебе понравилось в книге Чарской?». Я оторопела,… но потом неожиданно нашлась – «Несхожесть». «Я так и думала», – ответила Люда. Позже, эта тема «непохожести» разовьется в глубокие девичьи размышления и приведет нас к неразрывной дружбе до конца ее дней. Мы еще долго говорили о грустном, о движении души в детском сердце, не всегда находившим понимание, о гуманном отношении к людям, о духовной деятельности героини Чарской монахине, о замороженной душе Кая, в которую вставили другую, теплую, которая любила, помогала, плакала, готовилась положить жизнь за «други своя». Разговор был проникновенный, жаркий… И с этими впечатлениями я уже бежала к тёте Гале, чтобы поделиться с ней о силе воздействия на меня запретной книги. Едва добежав до нее, я тут же с порога выпалила: «Тетя Галя, в гимназические годы ты читала произведения Лидии Чарской?».

«Ну, как же, мы все гимназистки очень любили ее. Она умела найти ключик к детскому сердцу, ненавязчиво показывала путь ко всему доброму. Я помню, как в детстве зачитывалась твоя мама её книгами. И я уверена, что, работая в первую мировую войну сестрой милосердия в военном госпитале, её укрепляла и подвигала к этому именно Чарская, которая так проникновенно и духовно описала деятельность своей героини – сестры милосердия в холерном бараке». У Гали появились на глазах слезы, и она рассказала мне, что у неё с Чарской одно горе – единственный сын писательницы погиб в Первую Мировую войну в рядах красноармейцев, а Галин сын Витя, курсант Дзержинского училища, во Вторую Великую Отечественную – всего 8 лет назад. Тётя чуть было не заплакала, но быстро перевела тему. «А теперь я задам тебе вопрос: Знаешь ли ты, как называется в народе праздник перехода лета к осени?» Я посмотрела в окно и среди городского камня увидела редкие деревья с золотыми листьями. Задумалась… И тогда тетя Галя, не дождавшись моего ответа сказала - Рождество Богородицы.