Воспоминания Елены Робинсон - 24

Мы с мамой прибыли в Ленинград к концу зимы 1947 года. Ленинградские дома были основательно разрушены, натыкались на воронки, стены изрешечены снарядами. Люди также несли на себе печать войны, некоторые на костылях просили милостыню, много было безногих, которые передвигались при помощи самодельных каталок на шарикоподшипниках. Перед несчастными лежала грязная шапка с медяками, иные кричали нечеловеческим голосом. Много увечных, покалеченных ходило по вагонам трамваев с военными песнями, которые пели надрывными голосами или рассказывали о своем сиротстве и страданиях во время войны, протянув к каждому пассажиру руку или банку с мелочью.

Напротив нашего дома 54 по Среднему проспекту Васильевского острова, стоял растрёпанный седой старик в изношенном пальто и играл на скрипке. Скрипка выла, скрипела, издавала какие-то ржавые звуки. Мне было грустно на всё это смотреть. В квартире 6 нас встретила Дуня – няня Агалина, с маленькой двухлетней девочкой Женей. Мама и Дуня делились военными переживаниями, а малышка дичилась нас и пряталась за спиной у няни, постоянно приговаривая: «К бабе… к бабе…».

Я осталась одна в наших узких, тёмных комнатах и первое, что мне бросилось в глаза, висевшие на стенах портреты маленьких детей в рамочках. Это были мои умершие брат и сестра. Мама вошла в комнату, я оттёрла слезы, чтобы она их не заметила, и жизнь, благодаря ей, стала налаживаться. Она всегда несла с собой жизнь, радость, свет. А в квартире её называли «валериановыми каплями».

Мама промыла полы, покрыла их мастикой, затем натёрла, вдев ногу в специальную щётку с ремешком, чтобы удерживать ногу. Пол заблестел, комнаты начали оживать. Появились красивые скатерти, вышитые салфеточки и цветы. Когда одни цветы увядали, появлялись другие. Откуда-то выплыли мои старые игрушки: деревянные пирамидки, пупсик из целлулоида, домики из тонированной глины...