Странник - 46

День Св. Николая Чудотворца

КЕЛЬН

Под гигантским мостом Рейн гудел

глухо и внушительно. Вода лилась под

его черные быки, как в вечность...

Неизвестный писатель.

 Я впервые был в Кельне двадцать три года назад, немецкою весной, при едва распускающихся каштанах. В памяти остался сыроватый день, сыроватая комната в отеле "Evige Lampe", собор, Рейн, музей кельнских примитивов и какой-то старый сад, где мы сидели вечером, перед отъездом. Вот, в том саду, в те сумерки, я ощутил древность Кельна: представился так живо римский лагерь, леса вокруг, горсточка воинов, заброшенных в пустыню. В этом ощущении была поэзия и грусть. Будто бы на мгновенье стал таким воином, за тысячи верст от родной Италии, в стране первобытной, грубой, с назначением -- в ней и головушку сложить.

 Казалось, бегло это впечатление, а продержалось сколько лет! И даже вообще Кельн собой окрасило.

 На этот раз, оставив вещи на вокзале, прямо попал я в собор. Шла воскресная месса. Странно после Берлина -- собор переполнен молящимися. А собор ведь кельнский: не так легко его наполнить.

 Было довольно холодно, довольно светло (гораздо светлее, чем в Нотр Дам), играл великолепный орган, пел очень хороший хор. Орган кельнского собора не то, что в Гедэхтнис-кирхс в Берлине! И вообще все здесь не то. Тут Рим ясно и твердо предстал в христианском своем преломлении. "Хочешь меня или не хочешь, любишь или не любишь, твое дело и меня не касается. Ты можешь быть монархистом или социал-демократом, а вот я, Рим, и свою Истину предношу в тысячелетней славе". Те воины римские, которые во времена Цезаря сюда попали, еще этого не знали. Другие изображения -- римских орлов -- были на значках их легионов. Но уже среди внуков, в этих же непроходимых тогда дебрях, некоторые осеняли свои бритые лица знамением креста. А потом и вовсе Крест завладел страною рейнской.

 После холода внутри, на воздухе показалось теплее, и милей. Собор снаружи не разочаровал, скорей, напротив, подтвердил прежнее удивительное впечатление.

 Я не знаю ни истории его постройки, ни его "места" в готике, говорю как профан, но говорю то, что чувствую. Разумеется, я не знаю другого такого движущегося, летящего собора. Когда стоишь внизу, то обе башни его точно бы закидывают назад головы и клонятся друг к другу острыми верхушками. Бесчисленные вертикальные струи пробегают по ним, все стремятся вверх, к единой точке, точно бьют в некий центр, и все движутся, и удивительная музыкальность, гармония есть в них. (Мне кажется, между прочим, что химер и вообще готических "ужасов" в Кельне меньше. Собор несколько "веселее" французских. Возможно, что последние лучше выражают средневековье, но это уж другой вопрос.) А когда глядишь сквозь башни на весеннее небо, с дымно-светлыми облаками по неясной голубизне, то уж ясно, что верхушки и вбок куда-то плывут, навстречу этим облакам.

 В то ясное утро, куда бы я ни отходил от собора, он всегда был рядом, в разных поворотах, разных перспективных сокращениях выглядывал то там, то здесь, но никогда не прекращалось его течение кверху, вертикальные ручьи все устремлялись в одну точку.

 Разумеется, я попал и в Музей. В тот ли, где был тогда! Точно бы он помещался в другом здании, и был меньше. Во всяком случае, на старокельнские примитивы наткнулся довольно быстро. Как и тогда, не весьма они порадовали. После Италии, все это довольно убого. Особенно бросилось в глаза -- какая грубая, вероятно, и драчливая была жизнь в этом крае! И как мало рождала поэтов. Сколько вариаций бичевания Спасителя! Впечатление такое, что художники просто с удовольствием изображали под этим предлогом всяческие избиения, которых, очевидно, было достаточно в окружающем. И намека нет на "Страсти Господни". Нети мрака разных испанских "истязателей". Просто бьют некоего некрасивого, рыжеватого человека подпись: Geisselung Christi {Бичевание Христа (нем.).}. И, конечно, все так же неуклюже, как и полагается германской живописи.

 Только милая "Мадонна с бобом" тронула -- вот она запомнилась еще с тогдашнего. Круглолицая, белокурая, благообразная и тихая, с Младенцем, держит в руке простенький немецкий цветик, именно Gemüse, хорошо бы еще ей дать вместо боба картофель, был бы уж вполне местный колорит.

 При выходе из Музея, под старыми деревьями, среди обломков древности, украшающих этот сквер, попал я на музыку. Духовой оркестр играл разные приятные вещи, горожане стояли вокруг и слушали, с неба сеялся легкий весенний свет и облака шли, все бесконечные, такие же, как были в моей юности.