Последние годы жизни Менделеева - 4

   Дмитрий Иванович работал -- горел все по-прежнему, но зрение стало ему изменять. При чтении он стал прибегать к большой лупе. Левый глаз Дмитрия Ивановича был поражен, как сказал доктор Костенич, катарактой. Он должен был всегда иметь очки: для работы за столом -- одни, для  смотрения вдаль -- другие. А чтобы достать какую-нибудь книгу с нижней полки надевал маленькие очки. За границей ему сказали, что у него может быть темная вода, но в Петербурге Костенич это отрицал; он сказал, что на глазу катаракта, надо сделать операцию, и Дмитрий Иванович опять будет видеть.

   Дмитрий Иванович в ожидании операции, пока катаракта не созрела, должен был работать с секретарем. Он терпеливо переносил потерю зрения. Диктовал секретарю свои "Заветные мысли", слушал чтение. Особенно часто ему читала наша младшая дочь Муся (Мария Дмитриевна Кузьмина). Она читала ему романы с приключениями, особенно из жизни краснокожих индейцев и очень часто Рокамболя, Жюль Верна, и странно, что он мог слушать по несколько раз одно и то же с интересом. Ракамболя ему читали бесчисленное множество раз. За таким чтением он отдыхал, всякое же другое, серьезное или лучшие художественные произведения его волновали, и отдыха не было. Зимой 1903 года Костенич сказал, что катаракта на глазу созрела, и можно делать операцию. Мы все мучительно тревожились; при исключительной нервности Дмитрия Ивановича можно было ожидать и неудачи. Условия для  операции были очень трудные. Дмитрий Иванович не хотел ложиться в больницу. Приспособить обыкновенную квартиру и обстановку для операции было, конечно, очень трудно. Но самая главная трудность -- исключительная нервность Дмитрия Ивановича. Помню, как, затаив дыхание, я ожидала окончания операции в соседней комнате. Через несколько времени вижу, выскакивает Костенич из комнаты, где он делал операцию, красный, страшно взволнованный, почти плачущий и бросается на первый попавшийся диван. "Что такое?" Смотрит на меня с отчаянием. Дмитрий Иванович в последнюю минуту толкнул его руку, и Костенич не знал, какие будут последствия. К великому счастью все обошлось благополучно. Доктор до толчка успел сделать что нужно. Операция была сделана блестяще. Лежать Дмитрий Иванович не хотел. Повязка надоедала ему, но удалось все-таки выдержать его, сколько следует. В день снятия повязки волновались все, а сам Костенич больше всех. Он хотел, а может быть, и сам Дмитрий Иванович выразил желание, чтобы первое, что он увидит, была я. Меня позвали. Доктор поставил меня перед Дмитрием Ивановичем и снял повязку с глаз. Дмитрий Иванович меня увидел. Потом подходили дети. Отказываюсь описать эту минуту. Под наблюдением Костенича зрение Дмитрия Ивановича восстановилось, и он с прежней энергией стал работать. Во время болезни глаз Дмитрий Иванович все-таки не мог сидеть без дела и начал клеить ощупью всевозможные вещи, что он делал и раньше в минуты отдыха от утомительных умственных напряжений: чемоданы, рамки, столики. Все это сделано замечательно правильно. К счастью, две работы этого времени, столик и чемодан, уцелели и находятся у меня. Принадлежности для  кожаных работ Дмитрий Иванович всегда покупал в одном и том же магазине на Апраксином рынке. Раз, когда он, сделав покупку, выходил из магазина, какой-то бывший в магазине покупатель спросил купца: "Кто это?" -- Купец с важностью ответил: "А это известный, знаменитый чемоданных дел мастер".