1853 - 78

Воскресенье, 22 ноября.

Замечательнейшими событиями этой недели были -- двойное прощание с Сатиром, которого отправляют с деньгами в Кишинев, прощались с ним у брата на ужине в четверг и у меня на обеде в субботу. Потом petit diner fin {небольшой изысканный обед (франц.).} вдвоем у Луи, результатом коего вышло некоторое злоупотребление любви, т. е. невоздержанность, весьма, впрочем, поэтическая. Вчера, наконец, я был на трех вечерах -- у Капгера, у Лизаветы Ник<олаевны> и у себя на ужине. Ужинали Жуковские, Капгер, Вревская, без мисс Мери, много смеялись и болтали. Я бы хотел, чтоб мизантропы и угрюмые философы изучили Жуковских, для того, чтоб примириться с родом человеческим. Истинно в этой милой чете соединены все нравственные качества и ни одного недостатка. Еще один вечер я приятно провел с ними и Ольховским, с последним я много говорил о театре,-- и тень моей драмы величественно возникла передо мною. О, праздность, праздность! о, петербургская жизнь!

Был у Левицкого и заказал портрет моей донны. Приторговал Крабба и Вордсворта у Киршона. Купил у брил<л>иан<т>щика новейшую цепочку к часам, для донны же. Кончил этюд о Вальтер Скотте с грехом пополам. Погода стоит сырая и теплая, снег не держится. Слухи об общей войне и об удачных делах с турками.

Наконец, я начинаю сердцем убеждаться в необходимости добрых и полезных дел. Почти тридцать лет я прожил на свете, как кажется не бесполезно, трудясь и просвещая публику насколько был в силах,-- но, действуя таким образом, я имел в виду только себя самого; если я и делал добро, оно совершалось само собою. Пора возблагодарить бога за многие годы спокойствия и счастья, посвятив себя труду на пользу людей, принявшись за дела деятельного благотворения. Мысль о деревенской жизни и о разумно-благодетельном управлении имением зреет внутри меня. С нынешнего года 20-й процент моих литературных барышей пойдет на пособия крестьянам в настоящий тяжелый год; о том, как распределить причитающиеся суммы, как употребить их, не поощряя лености и пр., я посоветуюсь с матушкой. На будущий год процент увеличится, а затем на следующий год я или вполне себя посвящу семье, данной нам судьбою, или буду посвящать ей большую часть моего дохода. Лежа в постели ночью, я думал обо всем этом, далеко не в первый раз, а подумать пришлось потому, что на вечере у Л<изаветы> Н<иколаевны> я много говорил о помещиках и добре, которое они могут делать. Карлейль справедливо замечает, что для бога и всей массы людей Наполеон и лорд Абботсфордский равно невелики. Велик тот, кто делает добро в своей сфере. Мы иногда осуждаем издержки правительства, роскошь и т. д., соображая, что деньги можно употребить лучше,-- а сами мы, так бойкие на подсматривание чужих ошибок, как ведем себя? Даем ли мы хотя часть наших доходов на людей, их нам доставивших, устраиваем ли мы имения, на которые опирается наше благосостояние? Имея силу на добро, употребляем ли мы в дело эту силу? Мы осуждаем высших, а сами заслуживаем в тысячу раз сильнейшего осуждения. Дай мне бог силы, здоровья, твердости, и я надеюсь показать, что умею ценить благодеяния судьбы, выпавшие на мою долю. За каждую радость моей жизни я отплачу радостью для другого человека, на каждое благодеяние я отвечу делом, может быть, неудачным, но благородным по замыслу. Это не пустые слова, не пустые обещания. Я могу закружиться, на время забыть эти планы, но их частое появление показывает их твердость. Amen.

На днях получил глупейшее письмо от Данилевского (здесь приложенное) и ответил на него вкратце. Еще прилагаю странное письмо от Ольги Ильинишны[1].