Перед ее приходом я прячу все нужные вещи, но это бесполезно: она их все равно находит и перепрятывает, притом так, что ни одна собака-ищейка не найдет. Зубная щетка, например, прячется в грязное белье. Белье тоже прячется. Мы с Емельяном тоже от нее прячемся. Не спрятался — она прекращает уборку и начинает рассказывать дпинную историю на польском языке. Излюбленное время для рассказов — когда мы обедаем. В это время, кажется ей, нам легче запомнить историю болезни и держать в уме все анализы.
Емельян пишет музыку. Она заходит, становится рядом и смотрит на него задумчивым взглядом одесской торговки:
— Пане Сичкин, такая музыка — я не могу работать!
— Папа, убери ее, чтобы я мог работать! — кричит Емельян.
Я хочу пойти на кухню, она меня останавливает:
— Не ходите на кухню, она чистая.
— Я хочу поставить чайник.
— Не надо, плита тоже чистая.
— Так что, для того, чтобы выпить чаю, кухня и плита должны быть грязными? Так давайте я войду и все сделаю!
Приходит она к нам редко. Нам с ней мытарно, и она на работу не рвется. Надя собралась на месяц в Польшу.
— Пане Сичкин, я уезжаю, чтобы вам не дали другую домработницу, я вам на это время нашла золотого человека. Она умеет все: убирает, стирает, гладит, шьет, моет окна, может побелить стены. Вот ее имя и телефон.
— Так я ее могу позвать?
— Нет, конечно! Это если придут з офису с проверкой, вы им скажете, какая она талантливая, и как она прекрасно работает.
Во время уборки Надя без слов фальшиво поёт польские песни, вызывая этим у Емельяна огромную радость.
Я бы, конечно, мог поменять домработницу, но есть опасность, что новая будет петь те же песни, но уже со словами.
Свободное копирование
