На другой же день, 1-го декабря, штук пятнадцать автомобилей потянулись из Гельсингфорса, увозя часть членов швейцарской колонии, а также меня с мужем. Мне, как служащей Миссии, был дан список с приложенными паспортами эвакуировавшихся, которые надо было провизировать в Шведском Консульстве в портовом городе Або, где вся группа должна была погрузиться на пароход, уходивший в Стокгольм. Муж мой ехал с согласия Швейцарского Министра, так как ему угрожала серьезная опасность в случае оккупации.
В деревне еще внешне мало замечалась война, но когда мы к вечеру следующего дня прибыли в Або, переночевав в пути у одного богатого швейцарца-сыровара, то город был также погружен во мрак, как и Гельсингфорс, и ночью подвергся налету.
Эвакуирующейся группе был оказан любезный прием консульским агентом Швейцарской Миссии Молином, женатым на дочери моего бывшего начальника, Консула Балтиса. Выпив кофе, я отправилась в шведское консульство в сопровождении Молина, так как пароход в Стокгольм уходил в тот же вечер. Без Молина мне было бы трудно найти дорогу в консульство в темноте. Город, в котором я прожила одиннадцать лет, производил жуткое и чуждое впечатление. Лишь изредка мрак прорезывали лучи прожекторов, нащупывавших вражеские аэропланы.
После срочного визирования списков с паспортами, Молин и я вернулись к ним. Почти все швейцарцы уже отправились в порт и мы с мужем пустились их нагонять на трамвае.
В таможенном помещении порта толпилась масса народа и царил неописуемый хаос. Носильщиков не хватало и приходилось самим перетаскивать свои чемоданы, дети кричали, некоторые женщины плакали. Все это напомнило мне картину вокзальной площади в Либаве в последние дни перед объявлением войны.