Осенью мое служебное положение изменилось. Как я упоминала, я занимала место корреспондентки английского и немецкого языков на одном из заводов. Первые годы после революции у Бьернеборгского Механического Завода продолжались деловые связи с иностранными фирмами, которые сильно развились во время войны из-за ремонта русских военных судов. Но постепенно заводу пришлось перестраивать свое производство для потребностей финляндского рынка и его переписка с заграницей все больше замирала. В ноябре заведующий личным составом позвал меня в свой кабинет и сказал, что хотя он очень доволен мной, но, как я сама вижу, у завода работы больше для меня нет и он вынужден меня рассчитать.
Получив хороший аттестат, я покинула заводскую контору. Но безработной мне пришлось быть недолго. Дело в том, что единственная в городе большая гостиница «Оттава» давно предлагала моей матери играть там по вечерам вместе с хорошим скрипачом, который слышал мамину игру в кинематографе. Хотя директор гостиницы предлагал маме значительно большее содержание того, которое она получала в кинематографе, она не решалась его бросить, так как он не закрывался даже летом, за исключением двух недель в июле. В гостинице же ангажемент был только сезонный, с октября до мая. Теперь, когда я потеряла место на заводе, моя мать стала настаивать, чтобы я ее заменила в кинематографе на то время, что она будет играть в «Оттава». Сперва я отнекивалась, так как никогда раньше не играла в ансамбле, но моя мать настояла на пробной сыгровке и к своему удивлению я должна была признаться, что выходит совсем не плохо, и я согласилась.
Тут мне пришлось столкнуться в первый раз с провинциальной рекламой. За несколько дней перед тем, как я должна была начать играть в кинематографе, я увидела, гуляя с инженером Эдерером, большие афиши, расклеенные в разных частях города. Мы подумали, что приезжает какой-нибудь артист давать концерт, но подойдя ближе прочли дословно следующий текст: «С 1-го декабря 1921 г. в кинематографе «Фенния» будет играть пиано-виртуоз, г-жа Ирина Симсон». Мы переглянулись и расхохотались. Не помню, дядя или Юрисон подцепили меня на этой рекламе и стали называть «пьяным виртуозом».
Теперь, когда и моя мать и я играли по вечерам, нашим одиноким посетителям нельзя было больше проводить вечера у нас, так как дядя ежедневно сопровождал мою мать в гостиницу, чтобы она не оставалась одна в ресторане во время перерыва в игре. Тогда наша верная «четверка» придумала приходить в кинематограф, чтобы топить чугунную печку, которая обогревала помещение оркестра. Так как они соблюдали тишину, хозяин смотрел на эту затею сквозь пальцы. Публику же очень озадачивало, почему играет трио, а когда музыканты покидают кинематограф – представление шло до одиннадцати часов, но мы кончали играть на полчаса раньше и должны были идти через зрительный зал – из оркестра выходило семь человек. Выбравшись на улицу, мы, если стояла хорошая зимняя ночь, бродили немного по заснеженным улицам заснувшего городка, а затем шли к нам согреваться чаем с бутербродами.
На свою игру в кинематографе я смотрела, как на временный заработок, так как знала, что с наступлением весны моя мать вернется в «Феннию», а кроме того мне не улыбалась вечерняя служба. Поэтому я стала регулярно отвечать на объявления, в которых искали корреспондента на иностранных языках.