Не успели мы обосноваться на новом месте, как нас вызвали к «ленсману» – полицейскому чиновнику, который нам сообщил, что мы должны покинуть Карельский перешеек и переселиться вглубь страны. Согласно закону, лишь те беженцы, которые имели дачи или имения в Карелии, могли в ней проживать. Нельзя было также поселиться в трех главных городах Финляндии – Гельсингфорсе, Або и Выборге – из-за острого квартирного кризиса.
Нам это переселение совсем не улыбалось. Правда, мы ничего не имели против уехать из деревни, так как события так складывались на фронтах Белой борьбы, что о скором возвращении в Петербург нечего было и помышлять, а провести длинную зиму без всякой деятельности в деревенских сугробах представлялось мало интересным. Но нам хотелось переехать в Выборг, где у нас были добрые знакомые, с которыми мы уже списались, а потому мои мать и дядя поехали для переговоров с выборгским губернатором.
Губернатор был в отлучке и их принял первый губернский секретарь. После того, как мать и дядя изложили свое дело, этот господин задумался и затем сказал: «Если у вас есть возможность сделать взнос в пять тысяч марок в благотворительный фонд, находящийся в распоряжении губернатора, я думаю, что можно будет устроить вам разрешение проживать в Выборге». Было очевидно, что дело шло о взятке (а как в Финляндии прохаживались насчет взяточничества русских чиновников) и мать и дядя решили ее не давать. Во-первых, пять тысяч марок были для нас значительной суммой, а во-вторых, какая у нас была гарантия, что через несколько месяцев не повторится то же самое? Они попросили лишь разрешения остаться до Рождества в деревне, а также указать им города, в которые мы могли бы перебраться. Чиновник назвал им четыре провинциальных городишка, из которых самым большим оказался Бьернеборг в двадцать тысяч жителей. По словам знакомых финляндцев, в Бьернеборге было несколько больших заводов, довольно много богатых людей и таким образом можно было рассчитывать получить какой-нибудь заработок, вроде уроков языков или музыки.