Утром Корнеев отвел меня к другому следователю: капитану Жукову. Жуков был весьма любезен, усадил меня возле своего стола и стал подробно обо всем расспрашивать, записывая с хронологической точностью чуть ли не каждый мой шаг со дня прочтения первой листовки у Кости. В отличие от Жегалкина и Финкельберга, он вел следствие без принуждения, интересовался лишь фактами, записывал то, что я ему говорил без искажения смысла сказанного; не употреблял в своей речи нецензурных и бранных слов, не задавал казуистических вопросов, и даже сказал, что скоро нас отпустят. Допросы продолжались ежедневно в течение многих часов. Зачем столько писанины? Видимо, для сравнения показаний задержанных: Ларисы, Анны, Кости и моих. Следователи, видимо, надеялись найти в них противоречия и использовать для дальнейшего нажима на нас.
На второй день Жуков предложил мне стакан чаю и спросил:
- Как вас кормят? Не голодны ли вы?
- Меня вообще не кормят!
- И вы три дня ничего не ели?
- Один раз меня покормила хозяйка квартиры, в которой я находился.
Жуков вызвал старшину.
- Почему вы не кормите Павлова? - спросил он.
- А он у нас не числится. Мы ничего на него не получаем.
- Но вы можете выделить ему что-нибудь.
- Из порции солдат и арестованных я ничего выделить не могу. Арестуйте его, и я буду получать на него пищевое довольство.
- Ну, так нельзя ставить вопрос! Он свидетель, но в целях следствия мы его временно задержали.
- Тогда пусть родственники приносят ему еду.
- Хорошо. Мы продумаем этот вопрос. А сейчас от моего имени попросите повара передать ему что-нибудь поесть.
Через полчаса старшина вернулся - принес мне кусок хлеба и немного гречневой каши на дне котелка. Горло у меня пересохло, и я с трудом ел.
Свободное копирование
