Утром Корнеев разбудил меня. Жегалкин был уже в комнате, и вскоре втроем мы вышли из дома. Через несколько минут вошли в одну из квартир дома на соседней Дворянской улице (Петра Великого). Нас с Корнеевым Жегалкин оставил в передней, а сам зашел в одну из комнат. Вскоре он вышел и пригласил меня зайти в нее, где за большим столом сидел толстый мужчина в военной форме. Это был, как я выяснил позже, начальник контрразведки 5-ой Ударной армии полковник Финкельберг. Он неторопливо завтракал и задавал мне вопросы. Все они касались Синякова. Ответы никто не записывал. Закончив допрос, Финкельберг обратился к Жегалкину, и тот передал ему толстую тетрадку, исписанную красивым мелким почерком с завитушками. Перебирая быстро листы, полковник показал ее мне и спросил:
- Вам знаком этот почерк?
- Это почерк Синякова, - ответил я.
Тогда же я решил, что поиски пропавшего в Университете спектроскопа привели в квартиру Синякова, где и был, вероятно, обнаружен оставленный им дневник. Красивый, четкий почерк его позволил, видимо, раскрыть контрразведчикам некоторые события из нашей жизни в оккупации.
- Теперь тебе ясно, что нам все известно, и отмалчиваться уже не удастся, - сказал полковник.
Меня привели обратно в место моего временного обитания и оставили одного для раздумий. К вечеру в комнату зашла хозяйка и спросила меня, почему я сижу один в комнате и не выхожу в город погулять. Я ответил, что я задержанный и не могу выйти один. Хозяйка, казалось, была огорчена. Я не сказал ей, что даже в туалет , чтобы не заблудился, меня сопровождает Корнеев. Вода городского водопровода выше первого этажа не поднималась, и жители пользовались дворовой уборной.
- Я вижу, что вы не завтракали и не обедали, - сказала она и принесла мне поесть.
Аппетита у меня не было, и все же я все съел.
- Сюда больше никого не приводили? - спросил я осторожно.
- Утром, когда вас не было, была девушка. Ее увели перед вашим приходом.
По ее описанию, это была Лариса.
- Что-нибудь ей передать, если она снова появится? - спросила хозяйка.
- Скажите, чтобы говорила правду. Все равно им все известно.
Хозяйка ничего не передала Ларисе. Может быть, ее больше не приводили сюда или Жегалкин решил, что это пароль, подсказывающий ей, как себя вести. Еще до ареста Лариса знала, что меня увели со двора дома, где жила бабушка, и теперь для нее было ясно, что я тоже задержан. Мы ни о чем с ней заранее не договаривались, и я решил, что у нас единственный выход: рассказать обо всем правду, полагаясь на снисхождение следователей.
На следующее утро Жегалкин возобновил допрос, и я на этот раз вкратце обо всем рассказал. Рассказал и о брошюре Ave dictator, но, подписывая протокол, заметил, что ни одного слова о ней нет. В дальнейшем у нас было молчаливое соглашение не упоминать о книге, так как ее содержание, посвященное деяниям Вождя народов, не поддавалось письменному изложению не очень грамотным следователем и было одинаково опасным как для него, так и для меня. Следователю тоже не нужно было знать крамольные мысли автора брошюры, могущие поколебать его верноподданнические чувства, и, тем более, нельзя было доверить их бумаге.
Свободное копирование
