Во "Фрунзе" нас приняли очень заботливо - там были знакомые москвичи-однокашники из бывших 1-ой и 2-ой рот. Из первой ребят было меньше, часть их них погибла прошлым (1941 г.) летом под Ленинградом. Сразу, мы с Сашкой не успели даже сдать продаттестаты, нас повели в столовую. Было жарко, солнце просто палило, и поэтому необыкновенно вкусен был фруктовый суп. Собственно, это был холодный компот из сухофруктов с рисом и без сахара. Мне обед запомнился потому, что холодное первое я ел только дома, когда еще была жива бабушка; летом она любила готовить окрошку.
Внимательно осмотрев Сашку и меня, наши покровители решили, что бескозырки у нас никуда не годятся и повели нас в швальню. На следующий день стандартные головные уборы наши превратились в нечто несравненное. К ним прикоснулась рука мастера: они отвечали всем требованиям устава и в то же время превратились из гадких утят в прекрасных лебедей, их формы стали совершенными, а о белый кант на тулье буквально можно было обрезаться. Позднее в наших бескозырках ребята обычно фотографировались.
В училище везде царил флотский порядок, всё делалось быстро и четко. Единственное, что мне казалось странным - это отдание чести офицерами, которые разъезжали между разбросанными по огромной территории зданиям на велосипедах. Я почему-то вспомнил чеховский рассказ "Человек в футляре", там есть место, где Беликов говорит, что преподавателям гимназии и дамам неприлично ездить на велосипеде. Действительно, когда какой-нибудь почтенный капитан первого ранга, отвечая на твое приветствие, отпускает руль велосипеда и поднимает руку к козырьку, его равновесие ездока оказывается неустойчивым!..
От Астрахани военного времени у меня осталось еще несколько воспоминаний. Я, конечно, заходил к тете Шуре. Первый раз мимоходом, когда по делам был в городе (мы, естественно, жили в училище и никуда не могли из него выходить без разрешения), а второй раз уже, так сказать, официально, с увольнительной28 в кармане. Геннадий (сын тети Шуры и мой двоюродный брат) по этому случаю раздобыл где-то довольно увесистый кусок осетра. Я пишу раздобыл, так как купить было нельзя: уже давно были карточки. Тетя Шура сварила несравненную уху, а точнее похлебку, и я как следует наелся; если мне память не изменяет, я съел три тарелки. Должен сказать, что я бы ограничился и двумя, но тетя Шура настаивала, так как второго не было. Из-за этого она чувствовала себя неловко, а я ее утешал, говоря, что вот-вот будет открыт второй фронт29, и война скоро кончится. Здесь я замечу, что одним из постоянных ощущений военного времени было желание поесть. Все разговоры, связанные с едой, в том числе и воспоминания о довоенном изобилии московских гастрономов, мы условно называли темой № 1. Темой № 2 были девчонки.
Во время этой командировки у меня украли бумажник. Трамваи в Астрахани были по существу единственным городским транспортом и ходили всегда переполненными. Однажды в таком трамвае я висел на подножке. Чувствую, что сзади кто-то лезет в карман. Но ни повернуться, ни отпустить хотя бы одну руку не могу. Даже ногой лягнуть невозможно!..Расстроен я был очень: ничего существенного в бумажнике не было, кроме комсомольского билета. За его утерю по возвращении я получил строгий выговор с предупреждением. Тогда единственный раз я позавидовал армейцам: у них на гимнастерках есть нагрудные карманы. А какие у нас карманы на фланелевых или форменках? Некоторые ребята шили полотнянные мешочки для билетов, а потом изнутри прикалывали их английской булавкой. Но опять было плохо: часть булавки была видна снаружи, да и сам билет выступал. Пришить карман изнутри тоже нельзя, шов будет виден. И в то же время нельзя терять комсомольский документ! Это потеря бдительности, враг охотится за комсомольскими билетами. Мне было понятно, что окончательное решение можно было найти только одев командирский китель.
Свободное копирование
