Вилька вскоре после начала войны поступил в спецшколу, но, проявляя самостоятельность, конечно, в артиллерийскую. Виделись в то лето мы не часто, тем более, что после возвращения из Ленинграда нас моряков отправили на лагерный сбор в Сельцы, - это на Оке. Там мы постигали одиночную подготовку бойца и премудрости действий в составе отделения и взвода. Много ходили и на шлюпках, до постоянных мозолей на ладонях и на том месте, которое называется "мадам сижу". В конце августа нас быстро вернули в Москву, так как в Сельцах надо было освободить место для развертывания польских воинских формировний генерала В.Андерса.
Когда я вернулся, Вилька мне рассказал, как он в июле чуть не погиб. В один из вечеров он дежурил на чердаке нашего дома:
- Вдруг, представь себе, грохот и яркий свет. Мне показалось, что вся крыша поднялась в воздух и повисла, а потом стала медленно падать на меня, и я подумал, ну, сейчас конец! Через несколько секунд понял, что жив, хотя дышать было трудно: нос и рот были забиты пылью. Три дня я потом ничего не слышал, оглох!
Фугасная бомба попала в ту часть дома, которая находилась всего в полусотне метров от места вилькиного дежурства. В доме никто не пострадал, все ушли в подвал соседнего дома, в котором было оборудовано бомбоубежище.
- Теперь я могу по звуку моторов, - продолжал Вилька, - отличать немецкие самолеты от наших: у наших высота звука почти постоянная, а у немцев как бы с подвыванием, то повышается, то понижается, вроде волн.
Последний раз мы с Вилькой виделись незадолго до 16 октября. У нас уже было предчувствие, что скоро надо будет расставаться: обстановка в Москве ухудшалась и упорно поговоривали, что спецшколы будут эвакуированы. Так оно позднее и получилось, а в тот день мы с Вилькой решили стать побратимами. Каждый из нас, уколов палец иголкой, выдавил каплю крови и размазал ее по тыльной стороне ладони. Затем мы прижали эти места наших рук друг к дружке и крепко потерли их: именно так представлялся нам обряд побратимства, вычитанный в книжках про индейцев (у Вильки было несколько таких книг дореволюционного издания, школьные книги его мамы).