1 сентября, как и положено, несмотря ни на что, в спецшколе начались занятия. Мы, то есть наша рота, стали девятиклассниками; правда, мы так себя никогда не называли, мы были, если и не морскими волками еще, то уж во всяком случае и не школьниками. Мы были спецами. Но регулярных занятий не получалось, надо было копать противотанковые рвы, разгружать вагоны с разными грузами (от бревен до боеприпасов), нести дежурство в местной ПВО. Сейчас я понимаю, что нас старались беречь, но нам тогда казалось, что мы находимся в гуще событий.
30 сентября началось непосредственное наступление немцев на Москву. Я сознательно пропускаю многие интересные для меня события, так как они находятся в стороне от цели моего повествования, скажу только, что наиболее употребительными словами по-моему тогда были Совинформбюро и эвакуация, а все разговоры в конце-концов сводились к судьбе Москвы. Но среди тех осенних дней один день оказался решающим. Все москвичи сходились в том, что этим днем было 16-е октября. Поэтому я остановлюсь на нем чуть подробнее, тем более, что в этот день на картине моей светлой гармонии появилось несколько новых трещин.
Утром, как и обычно, мы встретились с Володькой, чтобы ехать в нашу школу. Пока мы стояли на остановке, над нами пролетело несколько черных то ли хлопьев каких-то, то ли обрывков; посмотрев на них и друг на друга, мы недоуменно пожали плечами. Трамвая не было и, решив не дожидаться, мы пошли к метро пешком. Ближайшей станцией была "Библиотека им.Ленина", ее все ребята фамильярно называли просто "Библиотека". Пока шли к ней, обсуждали то, о чем тогда говорили все: "Будут или не будут сдавать Москву?". Незадолго до этого мы прочитали "Падение Парижа" И.Эренбурга, и когда с Большого Каменного моста нам открылась великолепная панорама Кремля (ее не портила даже искажающая раскраска Большого Кремлевского дворца) мы решили, что, вообще-то говоря, и Москву можно было бы объявить открытым городом. Хотя и понимали, что этого не будет. Мы - не какие-нибудь французы, чтобы отдавать столицу без боя, мы будет биться до конца. Было ветренно и прохладно, серые низкие облака бежали по небу, не отражаясь в Москве-реке. Когда подходили к Библиотеке, Володька заметил:
- Мы правильно сделали, что пошли, нас не обогнал ни один трамвай.
У входа в метро стояла небольшая толпа. И вот здесь мы узнали потрясающую новость: метро не работало! Потоптавшись несколько минут у дверей, люди молча отходили, даже не ругаясь. Молча потому, что говорить было опасно, найдется какой-нибудь дурак и скажет, что ты паникер или распространяешь слухи, оправдывайся потом. Но один бодрый голос нашелся:
- Метро работает. Только там сейчас сибиряков прямо с вокзала на фронт перебрасывают!
Я подумал, что так оно, наверное, и есть, перевозить с вокзала на вокзал на метро удобнее, чем по улицам. Только много лет спустя я узнал, что метро в тот день не работало совсем по другой причине. Его готовились взорвать, решение об этом было принято накануне. Накануне же было принято и решение о массовой эвакуации.
- Ну, что, поедем на трамвае, - сказал я Володьке.
Оказалось, что не ходят и трамваи, вся Моховая была запружена людьми; толпы продвигались к Центру, было чуточку похоже на праздничную демонстрацию. В памяти возникли мотив и слова припева популярнейшей песенки:
Кипучая, могучая,
Никем непобедимая,
Страна моя, Москва моя,
Ты самая любимая!
Было похоже на демонстрацию, но не совсем, а как во сне. Людей было много, а одеты они были не празднично, только черные, темно-коричневые и темно-серые тона; не было, конечно, и красных транспарантов с лозунгами. У многих были противогазные сумки, надетые через плечо: эти люди или сменились с дежурства или, наоборот, собирались на него. А самое же главное было очень тихо, непривычно тихо, до звона в ушах. Репродукторы, появившиеся после начала войны на перекрестках и других людных местах, безмолвствовали. Тишину как бы подчеркивало обычно неслышимое, а сейчас очень громкое, шарканье тысяч ног по мостовой, оно поглощало все разговоры.
Чем дальше мы уходили от "Библиотеки", тем гуще носились в воздухе черные хлопья. Все уже знали, что учреждения жгут архивы. Дымки вились из труб и обычных жилых домов (тогда отопление было в большинстве своем печное); из них тоже летел бумажный пепел. Это значит, - подумал я, - это значит, что немцы могут захватить Москву; значит, всё, что мы видим, это паника?..
- Володька, как ты думаешь, это паника?
- Я думаю, не совсем. Если бы совсем, то люди бежали бы.
Вразумив себя этими соображениями, мы дальше пошли быстрее, так как к площади Дзержинского народу заметно поубавилось. На улице Кирова тоже было немного, но зато на Комсомольской площади опять целое столпотворение. Здесь вдобавок ко всему была масса грузовиков и легковых автомашин. Всеобщий гвалт дополняли гудки маневровых паровозов, доносившиеся от всех трех вокзалов. Еще минут пятнадцать ходу и мы наконец во дворе спецшколы. Ребят много, и все они съехались с разных концов Москвы:
- Столицу переносят в Куйбышев, все наркоматы переезжают!
- Точно, вчера весь дипломатический корпус уехал.
- Ребята, по дороге сюда слышал, что в Химках немецкие танки!
- А я слышал разговор, что прорвались их мотоциклисты.
- Недалеко от нас в магазине продукты раздавали! Без карточек и бесплатно.
- На выездах из Москвы на шоссе стоят патрули. Задержали нескольких директоров с деньгами, драпали на служебных "эмках".
- Нашему соседу деньги за два месяца вперед выдали.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- А Сталин уехал?
- Нет, вот именно Сталин в Москве остается!
- Ну, тогда порядок! А то вся эта эвакуация похожа на сдачу.
То, что Сталин в Москве, было, пожалуй, единственной радостной вестью. И все-таки реальной уверенности в тот день, что Москва не будет оставлена, у меня не было, это честно. Но и страха не было, это тоже честно. Ведь сдавали же Москву в 1812 году, а потом победили.
Свободное копирование
