Между тем сводки Совинформбюро были безрадостными: мы везде отступали. В сводках очень редко сообщалось, что мы оставили такой-то город, просто появлялось новое направление, например, Смоленское или Брянское, и они, все эти направления, перемещались на восток. Часть школьных зданий переоборудовалась в госпитали, на улицах стали появляться раненые. В разговорах все чаще употреблялось слово "окружение", хотя в сводках оно почти не упоминалось. Обиходным словом стало и "эвакуация". Начали привыкать к молчанию радио после несколько раз произнесенного Левитаном: "Граждане, воздушная тревога!". Когда я пишу радио, я имею в виду радиотрансляционную сеть, все приемники чуть ли не на следующий день после начала войны были отобраны. Впрочем, тогда их было сравнительно немного. Нужен был, как воздух, хоть какой-то успех.
И этот успех появился: 7 августа наша авиация бомбила Берлин! Тогда в ходу было словосочетание "морально-политический". Так вот морально-политическое значение этого события было исключительно велико: подождите, и мы наступать начнем! Моя радость была бы еще больше, если бы тогда я знал, что удары по Берлину наносила военно-морская авиация. Но этой подробности не сообщалось. Впрочем тогда, в начале войны, не успели отметить и то, что наш флот при "внезапном" нападении Германии, не потерял ни одного корабля и ни одного самолета, встретив противника, в отличие от армии, в боевой готовности № 1.
Ее объявил на свой страх и риск наш нарком адмирал Николай Герасимович Кузнецов. Последний налет тогда на Берлин был 4 сентября, немцы наступали и нам пришлось оставить остров Эзель, на котором находился аэродром флотской авиации.
Свободное копирование
