И вот снова Москва. Бросаются в глаза, особенно в Центре, работы по маскировке. Искажающе перекрашен Большой театр, через Канаву, рядом с настоящим Чугунным мостом, сделан из досок и крашеной рогожи ложный мост, начали разбирать шпилеобразный шатер на красивой башенке МОГЭСа, похожей на кремлевскую, стоящую рядом с "Ударником". И так по всему Центру. Именно в это время многие московские церкви потеряли вершины своих колоколен. Я не знаю, были ли эффективны эти маскировочные мероприятия, но моральный эффект они давали; в них как бы воплощалась потребность действовать, разбуженная войной в горожанах. На улицах и во дворах ставились бочки с водой, и рядом с ними щиты с конусообразными, выкрашенными в красный цвет, пожарными ведрами. Кое-где на таких щитах были багры и клещи с длинными рукоятями. Около этого инвентаря обязательно находился песок в ящиках, а иногда и просто насыпанный в кучу.
Я помню, как мы с Володькой завидовали в те дни Лёне, бывшему володькиному однокласснику. Он буквально на второй или на третий день после начала налетов немецкой авиации на Москву прямо на улице затушил зажигательную авиабомбу. Сделал он это, как он нам рассказывал, как бы само собой: схватил клещами и сунул в песок. Немцы тогда применяли в основном зажигалки небольшого калибра, фугасных бомб сбрасывали значительно меньше. Находившиеся недалеко от Лёни люди, в большинстве своем женщины, увидев обезвреженную бомбу, бросились к Лёне и чуть ли не принялись его качать от восхищения. Кто-то спросил, где он живет и как его зовут. Едва ли не на следующий день в московских газетах появился Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении Лёньки медалью "За отвагу". Остается добавить, что Лёня был спецом, но не морским, а из авиационной спецшколы.
Свободное копирование
