Мы жили, сами того не замечая, в мире полном политики и были ею наполнеными. Карикатуры Бориса Ефимова и фотомонтажи Джона Гартфильда сформировали для нас образ фашизма. Слова Пассионарии: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях" были абсолютно созвучны в моем сознании рыцарским девизам и подвигам. "Как закалялась сталь" Н.Островского и "Юнармия" Мирошниченко были по-настоящему любимыми у нас с Вилькой книгами.
Я отчетливо помню всеобщее внимание взрослых к процессу о поджоге германского рейхстага. Имена Димитрова и Танева были у всех на устах. Когда прошел слух, что Димитров в день приезда в Москву будет проезжать через Каменный мост, мы несколько часов находились на нем в ожидании этого события. Проехали несколько автомашин подряд одна за другой, возможно и с Димитровым. Машины были далеко, а то бы узнали: Димитрова часто показывали в киножурналах. В газетах того времени ежедневно печатались сводки о выпуске автомашин Горьковским автозаводом им.Молотова (ГАЗ), а несколько позднее и Московским автозаводом им.Сталина (ЗИС), причем по ЗИСу цифры были совсем небольшие, сначала немногим более десятка автомашин ЗИС-101, но они все постепенно росли и росли. Печатать эти сводки перестали, наверное, году в тридцать восьмом.
Между тем, деревья мифов продолжали расти. Мы — это прояснялось все больше — оказывается живем как бы в крепости, на острове, на утесе, в окружении. В осажденной крепости, потому, что окружение капиталистическое. И предстоит нам еще последний и решительный бой. Положение это временное, так как Мировая Революция не за горами, потому что у них жесточайший экономический кризис, полно безработных рабочих, которые вот-вот поднимут всенародное восстание. У нас с ними есть классовая солидарность пролетариата. Мы — всемирное его отечество, поэтому капиталисты нас и хотят все время уничтожить. Они начнут войну, а пролетарии всех стран соединятся и получится Мировой Октябрь.
Враги у нас такие, каких еще никогда ни у кого не было, разве что у Парижской Коммуны. В империалистическую войну русские, англичане, французы воевали против немцев, турок, австрийцев, вот и все. Это просто враги. А у нас это еще и классовые враги — капиталисты. Но это не все враги, это враги так сказать внешние. Но раз есть внешние, значит есть, или должны быть, и внутренние.
У нас имеются пока что пережитки капитализма, его родимые пятна. Значит, могут быть и предатели, которые одновременно являются нашими классовыми врагами. Их, конечно, немного, меньшинство. Большинство это мы, народ, а они враги народа. Но раз есть внутренние враги, то их нужно разоблачать и вылавливать, иначе может погибнуть очень много наших: ведь "Крепости легче всего берутся изнутри"12. Из одного дерева можно сделать миллион спичек, а одной спичкой можно сжечь миллион деревьев.
Поэтому нужна военная тайна, чтобы никто не узнал, где наши главные силы и где наши пока слабые места. Тут уж лучше даже переборщить, чем чуточку потерять бдительность. Тотальная секретность, постоянный призыв к бдительности, словесная логика объяснения происходившего были вполне в рамках моего мальчишеского миропонимания. У Вильки с его сестрой Галей даже на кружках, из которых они пили молоко, были изображения трехтрубного броненосца, поверх которого стояло: НАЧЕКУ.
Конечно, внутри крепости не только мы, но и скрытые враги. Есть еще очень много людей, это в основном старые люди, которые просто не понимают, что происходит, ведь они родились и жили до революции, то есть при капитализме. Если мы будем говорить о наших недостатках при них, то они так и не поверят в правоту социализма. А их все-таки жалко... Может быть отсюда, по крайней мере для меня, исходят истоки двойной морали. Она воспринималась как своеобразные, как я бы сказал сейчас, "правила игры". Вот, скажем, нельзя при родителях, а особенно при бабушках, домработницах, при Никиткиной бабушке особенно, говорить, что у нас что-то плохо. А между собой мы с Вилькой и Никиткой могли сказать, что немецкие самолеты в Испании или финские автоматы лучше наших бипланов и винтовок. Но и это мы даже как-то для себя старались объяснить помягче.