Приближался последний день моей девичьей жизни. Во мне стало рождаться тревожное чувство, мысль о предстоящих обязанностях, которые принимала на себя, об ответственности за счастие человека, вверявшего мне свою жизнь.
В день венчания я с утра была у Варвары Марковны, куда заранее принесли мой подвенечный наряд: белое дымковое платье, на белом атласном чехле, кружевной вуаль и другие принадлежности туалета. Все это было разложено на диване в уборной.
Во всем доме царствовала тишина, как бы в ожидании чего-то выходящего из ряда обыкновенной жизни; в самом воздухе веяло что-то таинственное.
Я находилась в состоянии полусознания. Бессвязные мысли рождались в голове и, непроясненные, исчезали, не оставляя следа.
В шесть часов вечера весь дом был освещен. В восемь меня позвали одеваться. Сердце у меня замерло. В уборной, перед большим трюмо, меня ждали две меньшие дочери Варвары Марковны и горничная девушка. В залу вошли два шафера: Саша и Сатин, во фраках и белых перчатках. Сатин привез корзинку с венком из померанцевых цветов и букет из живых померанцев и мирта.
Когда я была одета наполовину, в уборную позвали Сашу. В качестве брата он должен был надеть мне на ногу башмак. Саша боялся всякого mise en scène {театральности (франц.).} и бледнел от робости. Я сидела в кресле. Он опустился передо мной на одно колено и взял мою полуобутую ногу. Руки его дрожали, на глазах у нас навертывались слезы. Мы взглянули друг на друга, этим взором повторилось наше детство, наша ранняя юность, и мы с благодарностью простились с ними...
-- Что же вы, Александр Иванович? Обувайте скорее сестрицу, -- сказал кто-то из присутствовавших.
Саша поспешно взял башмак, наклонился, и я почувствовала, как горячая слеза капнула мне на ногу и легкий поцелуй обжег ее.
Александр вышел. Явился парикмахер: ему было немного дела с уборкой головы моей. После бывшей у меня болезни осенью длинные косы мои были обрезаны больше половины, и их завивали; оставалось только распустить локоны, надеть венок и прикрепить к нему длинный вуаль.
Туалет мой завершился золотым крестиком, повешенным на шею на розовой ленточке, и бриллиантовыми сережками, которые должна была вдеть в уши невесте счастливая в замужестве женщина. Серьги мне вдела Катерина Дмитриевна Загоскина.
Я едва узнавала себя в подвенечном наряде, мне казалось, что это я не я, и снова меня обняло безотчетное чувство, похожее на оцепенение.
Под влиянием такого нравственного гнета я вошла в гостиную. Там уже находились все. На диване сидела Варвара Марковна рядом с Николаем Павловичем за столом, накрытым белой скатертью, на котором блестели два образа. Шафера объявили, что жених в церкви, кареты готовы. Все поднялись с мест. В комнате было жарко, а я дрожала от нервной лихорадки. Меня стали благословлять.
Перекрестившись и поклонясь в землю, я залилась слезами. В зале на меня надели шаль и шубу. Я села в карету с Варварой Марковной, против нас Александр с образом.
Свободное копирование
