Однажды, в двадцатых числах октября, мы засиделись у Пассеков до позднего вечера. Ночь была темная. Снег валил такой, что света божьего было не видать. Вдруг у подъезда скрипнуло по снегу, в передней послышалось движение, отворилась дверь в залу, где мы находились, и вошел человек в шубе, закутанный голубым шарфом, с головы до ног обсыпанный снегом. За ним выступил другой, небольшого роста, в военной шинели, также в шарфе и в снегу. Вслед затем показался еще человек, высокий, в дубленке и в смушковой шапке, с мешками и подушками в руках. В первую минуту все с недоумением смотрели на это явление, когда же из-за шарфов узнали Вадима, раздались крики радости, объятия, поцелуи. Вадим представил привезенного с собой уланского офицера Бахтурина -- блондина, чрезвычайно подвижного и поэта. Высокий человек был молодой малоросс из крестьян, взятый Вадимом для прислуги.
Мы с Вадимом расстались наружно чужими, привыкли друг к другу переписываясь, увидались слишком близкими, -- и не знали, как найтиться в этом положении.
Радостный, одушевленный разговор шел между всеми; я не принимала в нем участия и почти не смотрела на Вадима, но чувствовала тайную связь между нами, радость и страх.
Мало-помалу я овладела собой, и когда Вадим, отделившись от всех, стал говорить со мной, я отвечала ему довольно спокойно, но мы оба чувствовали, что говорим не то, что надобно, что сказать нам необходимо многое, но что это многое еще не ясно определяется в голове.
Вадим видел, что я затрудняюсь, оставаясь с ним одна, и несколько времени не смел отнестись ко мне, как к своей невесте. Только исподволь он привлек меня к себе, и мы стали друг для друга тем, чем были внутренно и в письмах...
Свободное копирование
