Дела по имению несколько устроились, вместе с этим поправилось и положение семейства. В сентябре семейство Пассек стало искать квартиру попросторнее, и в октябре наняло довольно большой дом на Молчановке, принадлежавший Рахманинову; там две комнаты были отделены для меня с Вадимом.
В октябре мы все были встревожены продолжительным молчанием Вадима до того, что писали в Петербург Диомиду о своем беспокойстве и спрашивали его, не знает ли чего о нем. Диомид отвечал:
"Уж и в меня запало беспокойство о Вадиме. Что с ним? что дорого нам, за то страшимся всего. Мы, несчастливцы, стали счастливее и знаем цену своего настоящего: оно так хорошо, тяжело бы утратить его. Малость, рождающая беспокойство, велика, Таня. Жду -- буду ждать дальше, не паду перед несчастием, но это не возвращает утраты... Но что же это! я заразился вашим опасением, хотя и вижу его несостоятельность; это потому, что вы близки мне и я делю ваши чувства.
Порой меня волнует, омрачает мысль, что все земные связи, наслаждения -- минуют. Девяносто, сто лет, и -- где круг наш? Земное невечно; невечное наводит уныние на душу. А там, что за гробом? -- неизвестно. Неизвестность мучительна! Ничто! -- ничто не удел человека. Всеобъемлющий дух в земных узах. Нет -- мы не исчезнем, мы соединимся с началом нашего бытия -- будем свободны, будем совершенны..."