Вадим очень желал, чтобы Диомид сблизился со мною. В первых числах августа я писала Вадиму между прочим:
"Ты хотел, чтобы мы с Диомидом полюбили друг друга, мы и подружились, но не потому только, что тебе так хотелось, а по взаимному влеченью.
Сегодня утром, пока маменька хлопотала по хозяйству, Доша долго ходил со мной по двору, -- рассказывал мне о своем детстве, о страданиях, вынесенных семейством в Сибири, о минуте вашего освобождения, поездке из Тобольска в Москву, -- и доверил свои планы в настоящем".
Небольшую часть разговора со мною Диомид поместил в двух статьях в "Очерках России" {Диомид очень любил отечественную литературу и ею занимался. Из его сочинений замечательно "Сравнение Карла XII с Петром Великим как полководцем". Первая часть этого сочинения напечатана в "Очерках России", издаваемых его братом Вадимом Васильевичем Пассеком, в 1840 году (часть IV). Он принимал горячее участие в издании "Очерки России". И так же, как и Вадим, намерен был помещать в этом издании статьи о жизни их семейства в Сибири, по их освобождении в Москве и статьи о военных событиях, но исполнить этого не успел. По неожиданным, глубоко огорчившим его обстоятельствам он пожелал быть переведенным на Кавказ. (Прим. Т. П. Пассек.)}. Одна -- письмом к редактору под названием "Воспоминания о Сибири и Казани", другая просто "Воспоминания о Сибири" {"Очерки России" 1840 года, часть III, Смесь, стр. 21, письмо к издателю, по поводу письма из Казани. (Прим. Т. П. Пассек).}.
"Письмо из Казани, -- писал он, -- пробудило в душе моей, брат и товарищ детства моего, воспоминания первых лет нашей юности. Вспомнилось мне, как мы приближались к Казани.
Был теплый летний вечер, солнце закатывалось, дорога шла молодым дубовым лесом. Как ждали мы, когда откроется перед нами город. С каким вниманием всматривались в полосу зданий, когда направо открылся перед нами город, как хотелось добраться до него до ночи, и с детским любопытством смотрели на громаду зданий. До этих пор мы не видали ни одного города, такого обширного, такого великолепного. Казань удовлетворяла нашим мечтам о городах".
Далее Диомид делает исторический очерк Казани, бросает взгляд на ее значение и, сказавши несколько слов о ее промышленности, опять обращается к личным воспоминаниям.
"Помнишь ли, друг мой, как мы, бродя по обширным лугам Волги и Казанки, измеряли взором крутизну высоты, на которой стоит древний город и его низкие стены, как тонули мыслью в веках минувших. Перед нами воскресал стан Грозного, битвы под стенами и ужас падения столицы царства Казанского. И вот я как будто стою у памятника, на могильном кургане русских, приближаюсь к огромной усеченной пирамиде-памятнику, молюсь в устроенной внутри его часовне, всматриваюсь со страхом в черты грозного царя и, проникнутый тяжелым, трепетным чувством, спускаюсь по темной, тесной лестнице в могильный склеп. Свет неугасаемой лампады горит перед святой иконой, озаряя полуистлевшие кости падших уже почти три века.
Прекрасно пасть за отчизну на поле славы! Диомид Пассек".
"17 июня 1824 года, -- говорит Диомид в статье "Воспоминания о Сибири", -- на широком дворе нашего тобольского дома или, лучше, замка, окруженного со всех сторон садами и огородами, стояла бойкая тройка, запряженная в тележку, и мы, трое братьев, легко одетые и вооруженные от недобрых людей, рано поутру, простившись с отцом и матерью, окруженные толпой меньших братьев и сестер, отправлялись к Искеру, остаткам столицы царства Сибирского. Кони мчали нас легко по гладкой лесистой сибирской дороге. Переехали овраг Ивановского монастыря -- умерили горячность.
Утро было роскошно. Все дышало миром. Душа была радостна -- жизни, жизни жаждала. В семнадцати верстах от города мы свернули с большой дороги и только что выехали из леса, как тройка понесла нас вдоль деревни к обрыву в тридцать три сажени, прямо над Иртышом. Еще мгновение -- и мы полетели бы в бездну. Средний брат, правивший лошадьми, не по летам владевший присутствием духа, заставил их сделать крутой поворот и укротил их бешенство.
В сопровождении деревенских мальчишек мы отправились к Кучумову городищу. Под этим названием известны жителям бедные остатки царства Сибирского.
Когда мы вступили в него, нам открылось пространство саженей в пятьдесят длины и ширины. Его ограничивают с трех сторон прямолинейные срезы, с четвертой в виде суженного осьмиугольника оно обращено к Иртышу при его впадении в реку Сибирку и образует мыс.
При спуске к руслу реки сохранилось несколько колодцев, засоренных и заваленных искателями кладов.
Ближе к восточной стороне есть признаки жилья: ямы, кирпичи, поросшие кустами крапивы, признаком запустения. Три глубокие ямы, по преданию татар, служили темницами. За оврагами видны признаки бывших кладбищ.
От Искера отвалилось в Иртыш около сорока саженей.
Судя по стремительности Иртыша, вероятно, он подмоет мыс Чувашский, затопит Подчувашский луг и покроет весь подол Тобольска. Несмотря на то что я со смелостью горца привык взбираться на крутизны и спускаться с обрывов, с чувством опасения смотрел, как воды Иртыша с глухим шумом дробились о нависнувший обрыв.
Горный берег, желтый, громадной стеной, увенчанной зеленью, полукругом опоясывает Иртыш, с юга на север, до синей дали. На нем белеют стены Абалатской обители с золотыми крестами; виднеется село Преображенское, дома которого показывают довольство сельского быта Сибири. Вдали синеется прорез оврага и монастырская роща Ивановской обители. На противоположном берегу Иртыша серебрится на необозримое пространство песчаная полоса с бедными татарскими юртами, с стадами ворон и грачей, с криком гнездящихся в татарских рощах.
Далеко за полдень мы возвратились в деревню, отдохнули и быстро перенеслись в родной дом".
Свободное копирование
