В июле ожидали в Москву Диомида. Я знала, что Вадим дружнее всех братьев с Диомидом, понимала, что впечатление, которое произведу на него, отзовется на Вадиме, и прибытия его боялась, несмотря на то что уже имела о нем понятие -- как из рассказов родных, так и из его писем, и то, что узнала, должно было бы меня успокоить.
В письмах Диомида, еще юноши, сквозит его характер, поэтому я нашла небезынтересным поместить в моих воспоминаниях небольшие отрывки из некоторых {Сообщено родной сестрой Диомида Васильевича, Людмилой Васильевной Пассек. (Прим. Т. Н. Пассек.)}.
4 ноября 1830 года он писал родным: "Здравствуйте, родители, братья и сестры.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Как различна ступень, на которой стою, от той, на которой стоял! давно ли за три тысячи верст и горе, и рубище, и мрак неведения были моей долей!..
Когда прощался с вами, слезы градом невольно покатились. Оставшись один, не мог ни плакать, ни думать, смотрел вдаль и не видел ничего... Москва скрылась. Закатился и день, встретивший меня в доме родном. Ночь налегла на окрестности. Промчали Клин, боль души усиливалась, -- и я лишился чувств {Диомид Васильевич был очень впечатлителен: при сильном душевном движении падал в обморок; также и при сильных умственных занятиях. (Прим. Т. П. Пассек.)}, думая: умру -- и ни одно родное слово не утешит в последнюю минуту, ни одна слеза... Мне помогли. Слезы облегчили душу. Снова помчались.
Дальние петухи прокричали полночь. Переменили лошадей. Была еще ночь... На рассвете миновали Тверь, к обеду -- Торжок, и снова холодная ночь.
Недвижна бледная луна,
На поле лег туман,
Душа моя грустна...
Новгородская природа резкой чертой отделилась от смежных губерний. От границы идут грядами одни над другими возвышенности. Холмы усеяны кустами и деревьями. Каждый холм может служить крепостью и служил некогда оградою вольности новогородской. За Валдаем начинается плоскость -- скатом к морю; на ней Новгород. Неужели эти слабые стены могли противостоять ливонцам, литовцам, полчищам московским? Конечно, нет! сильный дух граждан хранил их, а не эти слабые ограды. Они древни, но не дряхлы. Груды разрушенных зубцов напоминают последний роковой удар. Обширные ворота стоят как эмблема гостеприимства и свободы Новгорода. Боже мой! стены эти видели славу древнего города и не могут передать ее, а наводят уныние, как памятник на гробе великого; но это перерождается в чувство возвышенное.
Огромные слободы прилегают к городу. Образование их не есть ли остаток прежнего духа? Древние монастыри стоят одиноко по пажитям. За Новгородом везде виднеется сосновый лес. С границы Петербурга сосновый лес начинает оспаривать береза, ольха и переспаривают.
За семь верст от Новгорода начинаются военные поселения".
(Отрывок из описания поездки в дилижансе.)
"Один из товарищей моей поездки с самого выезда не переставал напевать итальянские и немецкие фантазии и песни; раскланивался с народом, веселился на его счет и, смеясь, выпивал водку у ехавшего с нами купца. Раз ему вздумалось посидеть со мною и петь разгульные песни. Ну, я испортил его здоровый желудок, и после этих песен мы оба успокоились.
Гостиница "Померания". Девяносто верст от Петербурга. Я заснул. Проснулся -- едем. Снова заснул. Проснулся. Вот огромные дома, каменные мосты -- Петербург. Я проспал девяносто верст. На улицах -- никого. По тротуарам зажужжали железные лопатки -- и мы в конторе.
В Петербурге каждый дом вытянут в линию и стеснен другими зданиями, так что красоты его видеть нельзя. По-видимому, заботятся не столько о красоте, сколько о выгодах.
Создание выгод и расчета -- неприятное создание.
Конечно, в Петербурге есть здания, каких не сыщешь в Москве, но отдельные части не условия красоты целого.
В Москве каждое здание обрисовывается само по себе и вместе с окрестными зданиями представляет прелестную картину.
Что может быть прекраснее Кремлевской горы, с ее древними башнями, зубцами, золотыми куполами! А вид с Царской площади на обширное Замоскворечье, с садами, смеющимися рощами, скатами Воробьевых гор! Этому виду уступит очаровательная Невская набережная, с крепостью, дворцами, кораблями и дальним синим взморьем. Кто забудет Москву с ее безыскусственною прелестью, радушием, открытой душой.
Красавец Петербург суетлив, холоден, всем недосуг, у всех свои виды, всем до себя.
В Петербурге -- служить. В Москве -- жить".
Свободное копирование
