* Глава эта, напечатанная в "Русской старине", несколько изменена и дополнена. Все, что в ней добавлено, сообщено мне братом Диомида Васильевича, Помпеем Васильевичем Пассек, который, будучи с ним в самой тесной дружбе, внимательно следил за его деятельностью и постоянно собирал о нем сведения от лиц, непосредственно участвовавших с ним в экспедициях на Кавказе, или близко знакомых с его военными действиями, как, например, князь В. И. Васильчиков, граф Бенкендорф, Шварц, Белявский, Вранкен, Зарудный, бывший при нем ординарцем в Кака-Шуринском деле, супруга покойного генерала Клюки фон Клюгенау и многие другие. (Прим. Т. П. Пассек.)
Я была объявлена невестой Вадима Пассека. Все родные отнеслись к этому сочувственно, кроме Саши. В нем виден был оттенок того недовольства и грусти, с которыми я смотрела на его дружбу с Ником и на его страстное увлечение университетом. Был ли это страх утратить в Вадиме полезного общественного деятеля, опасение ли потерять во мне друга, к нераздельной привязанности которого он привык с детства, -- не знаю; знаю только, что несколько времени он был печален, холоден в письмах к Вадиму и со мною. Мне жаль было Сашу и самой тяжело. Я старалась вразумить его, что не могу отвлекать Вадима от полезной деятельности и что дружбе моей к нему нет возможности измениться, как нет возможности человеку оторваться от своего прошедшего, но что чувство другого рода увлекает меня еще сильнее, нежели его увлекают Ник и университет.
Оставаться долго в холодных отношениях мы не могли. Мало-помалу теплая дружба вступила в свои права. Точно камень упал с души моей, мешавший мне жить вполне. Кроме того что отчуждение Саши огорчало и тяготило меня, чувство счастия было так велико, что не вмещалось в груди, -- мне необходимо было делиться им, и именно с Сашей. Никто не мог так понимать меня, так мне сочувствовать, как он. С ним я говорила о Вадиме, ему читала его письма.
Все, что было сдержанного в душе до объяснения, горячим потоком выливалось в этих письмах.
Письмо -- это что-то среднее между живым словом и мертвой книгой, от любимого человека -- жизнь. Бумага в руках исчезает, исчезают слова; мысли, чувства становятся невещественною речью, аккордами раздаются в душе. Речь, порой без связи, огнем пробегает по душе, молитвой уносится в небо. Читаешь не одно то, что написано, но и то, чего ни земным языком, ни земной музыкой и выразить невозможно. Видишь между строк взгляд любви и останавливаешь на нем душу свою.
Из переписки моей с Вадимом я стала его понимать настоящим образом. Впоследствии всю жизнь стремилась подняться до его нравственной высоты, и никогда не могла до нее достигнуть.
Дела по разделу имения удержали Вадима в деревне до половины октября.
Свободное копирование
