По обыкновению, я проводила каждое воскресенье у княгини. Наташе было уже пятнадцать лет; она больше понимала меня и больше сближалась со мною. Княгиня старилась, слабела, выезжала только в церковь, где всю обедню сидела, а потом целый день отдыхала. От времени до времени она прокатывалась в карете, для воздуха, иногда заезжала к братьям, большею частию не выходя из кареты посылала человека узнать о здоровье того и другого братца. Когда подъезжала к дому сенатора и человек бежал спросить о его здоровье, то почти всегда приносил ответ: "Братец-де не изволят быть дома, выехали; славу богу, в добром здоровье". Когда же карета останавливалась у дома Ивана Алексеевича, то ответ был: "Братец изволят благодарить, а они-де все по-прежнему изволят кашлять и чувствовать разные недуги". Дверцы кареты захлопывались, два высокие лакея, равного роста, в ливрее с галунами и трехугольных шляпах, становились на запятки, и экипаж, запряженный четверней, с форейтером-малюткой, трогался и ехал дальше. Посещать многочисленных знакомых княгиня была уже не в силах. Она отправляла вместо себя Наташу с Марьей Степановной. Жизнь Наташи в доме княгини и туалет ее значительно улучшились. Княгиня к ней, видимо, была привязана, и положение Наташи все больше и больше становилось положением дочери, а не воспитанницы.
Каждое после обеда княгиня часа два отдыхала; Наташа в это время садилась у окна в диванной, с книгой или работой. Когда я бывала у них, то мы у окна вместе читали или я давала Наташе из чего-нибудь урок. С некоторого времени порядок этот был прерван посещениями одного молодого человека, моего родственника по отцу, Ивана Егоровича Рагозина. Он стал бывать у княгини каждое воскресенье в то время, как она отдыхала, и иногда уезжал, не дождавшись ее, поговоривши со мной около часа в гостиной. Мы знали друг друга с моего детства, но видались редко. Он кончил курс в университете и занимал порядочное место.
Свободное копирование
