Со дня нашего знакомства с Алексеем Николаевичем, мы в продолжение года бывали очень часто вместе. В этот год он кончил курс в университете, защитил диссертацию на магистра, потом поступил на службу в Петербургский университет профессором астрономии. Ко мне Алексей Николаевич так дружески расположился, что когда мы опять увидались с ним через тридцать пять лет, измененные годами, испытанные несчастиями, то сквозь длинный ряд годов узнали друг в друге знакомые черты, знакомую душу и радостно обнялись после долгой разлуки.
-- Здравствуй, Вадим! -- сказал Алексей Николаевич, подавая ему руку, и, кланяясь всем, прибавил:-- Что это вы все в сборе сегодня?
-- А вот реши задачу, -- обратись к нему, начал Саша, -- можно ли жить вместе с такой женщиной, которая ниже вас стоит по умственному развитию?
-- Это, братец, смотря... Впрочем, нет, неравенство, то есть неравенство в развитии действительно должно быть не хорошо.
-- Конечно, ведь это все равно, что люди из разных исторических эпох, -- заметил Саша.
-- Руссо прожил всю жизнь с Терезой и не жаловался,-- сказал кто-то.
-- Хорошую же и жизнь она создала великому человеку, -- заметил тихо Ник.
-- Я нахожу это тем не хорошо, что низшая натура в беспрерывном соприкосновении с высшей подавляет высшую, -- сказал Вадим, -- низшая не так чувствительна к диссонансу.
-- Зачем брать свысока, -- подымая вверх брови, говорил брюнет, -- возьмем Германию...
-- Там в браке разделение труда, -- возразил Алексей Николаевич, -- если при этом развито сердце.
-- Что сердце! -- прервал его Саша. -- Кроме хозяйства, дел и нежностей, много остается праздного времени,-- чем его наполнить!
Разговор переходил от предмета к предмету; когда коснулся университета, Саша представил в лицах профессоров, читал лекции с их приемами, подражая их голосам.
Остроты, серьезные идеи, шутки, суждения о новых произведениях литературы сыпались со всех сторон; юная жизнь кипела. Молодые девушки держали себя с таким тактом, что все, не стесняясь, оставались в строгих границах приличия. Это придавало всему эстетическую прелесть.
Когда стали пить чай, в диванную вбежал мальчик лет восьми -- младший из Пассеков. Он привлек мое внимание своею странностию. Красивые, темно-карие глаза его несколько косили и как-то растерянно смотрели из-под густых темных волос, в беспорядке падавших ему на глаза. Одет он был в поношенный сюртучок не по росту, остальные части его туалета соответствовали сюртучку. Нисколько не смущаясь, мальчик молча остановился посреди комнаты: откинув назад голову, разиня рот, несколько минут безмолвно осматривал все общество -- и скрылся. Никто не обратил на него внимания; видно было, что появление его в этом виде дело обыкновенное. Только когда он вбежал, одна из сестер совершенно спокойно сказала ему:
-- Ты бы хоть умылся; явился таким страшилищем.
На это замечание мальчик не обратил ни малейшего внимания и докончил свой обзор.
Меня этот ребенок привлек к себе своей оригинальной дикостью и простодушным выражением всех черт лица. Когда он опять показался, я его приласкала.
Замечательно, что присутствие маленького, плохо одетого дикаря никого из семейства не затрудняло и не смущало: так они высоко стояли над всеми мелочами чувством своего собственного достоинства и с гордостью носили свою бедную одежду.
Свободное копирование
